Неожиданно Мьелькхаре вырвался из рук Уллы и запрыгал к скелету. Он приблизился к одной из когтистых лап Большого и принюхался.
— Да, — улыбнулась Улла, — уже пахнет жизнью. Только нам нужно поспешить.
— Молока можно брать и поменьше, — растерянно сказала Улла раздутому как бочонок молочному зайцу, — не хватало нам с тобой толпы разгневанных селян с вилами для меня и факелом для тебя.
Ухо Мьелькхаре испуганно прижалось.
— Лучше делай несколько ходок на разные хуторы. Немного молока от тех коров, немного от этих. Ты быстрый, у тебя получится.
Ухо немедленно поднялось.
Был бы Якки рядом, Улла подошла бы к нему, уткнулась лбом в твердую грудь и сказала:
— А ведь я ошиблась тогда. Он не приносил молоко потому, что ждал, когда коровы к нему привыкнут. Кому сказать, что фамильяр может быть поумнее своей ведьмы.
Мьелькхаре всегда приходил смотреть на то, как Улла поливает кости Большого молоком. Это и вправду было красиво. Тихий речитатив заклинания, белое молоко на белых костях, превращающееся в тонкие пленочки мышц и плоти. День ото дня Большой обрастал жизнью под внимательным взглядом блестящих глаз молочного зайца.
— Эй, Якки, лови!
Якки посмотрел наверх, откуда шел звук. В ту же секунду ему на голову шлепнулось что-то маленькое и пушистое.
— Отлично поймал, здоровяк, — засмеялся Ловкач, цепляясь за уши тролля лапками с длинными пальцами.
— Старался как мог, — добродушно сказал Якки и подставил Ловкачу руку, чтобы тому было удобнее соскочить на землю.
— Попрошу у Вегарда разрешения взять тебя к нам в номер, — сказал Ловкач, задирая вверх мордочку с огромными оранжевыми глазами. — Мы будем по тебе скакать, а ты будешь реветь и бестолково размахивать своими ручищами. Зрителям понравится.
Ловкач насмешливо оскалил мелкие острые зубки и ускакал к своим сородичам в шатер, устроенный прямо на дереве.
Якки проводил взглядом Ловкача. Цирк, принадлежащий Вегарду, действительно поражал разнообразием артистов. На выступлениях можно было увидеть и лесной народец, к которому принадлежал Ловкач, и летунов, и телепатов-степняков, и ламий, и огнеедов, не считая самого Якки — тролля. Когда цирк снимался и переезжал на новое место, зрелище выходило впечатляющим — по дороге тянулась вереница из сорока повозок, не меньше.
Вегард был умным хозяином. Он не экономил на своих артистах и даже в чем-то заботился о них. Когда у ламии по имени Наратха стала отмирать чешуя на змеиной половине тела, Вегард не пожалел денег и купил дорогущую вытяжку из жира рыб, водившихся в озерах на родине ламии. Когда Ловкач во время номера сломал ребро, Вегард дал Ловкачу возможность полностью поправиться.
— Ты, Якки, не ценишь того, что имеешь, — с укоризной сказал однажды Вегард троллю. — После каменоломен, на которые тебя отправил наш справедливейший монарх, тут вообще рай на земле. Изысканное общество, регулярная кормежка, творческая работа. Ты же сам из творческого сословия, да? Стишки вон писал, пьесы. Пафлеты какие-то.
— Памфлеты, — поправил Вегарда Якки. — Хотя ты и сам прекрасно знаешь, как произносится это слово. Нет, я не писал памфлетов, это занятие для студентов. Я написал философский трактат о свободе воли, согласно которому свобода — это имманентное свойство сознания.
— Ты бы попроще говорил с сыном ремесленника, — сказал Вегард, — попонятнее.
— Да хватит тебе, — устало произнес Якки. — Видел я, какие книги ты держишь у себя в повозке. Там и моя есть.
— Я порой гостей именитых принимаю. — Вегард делано поскреб бороду. — Эти книжки — часть интерьера, не более. А читать — не читаю, там скука смертная. Отчего ты, Якки, не написал книгу про любовные приключения человеческой женщины и тролля? Я бы такую полистал. Нет, выпустил книжонку, от который монарх наш, воплощение божественного на земле, забеспокоился, заволновался. Да так заволновался, что велел найти беспутного автора, смеющего утверждать, что разумное существо обладает правом выбора и никто — ни божественные силы, ни монаршая воля — не может существо этого права лишить.
— Ну вот, а говоришь, что не читал мой трактат. — Якки улыбнулся. — Позволь, хозяин, я пойду?