Утром дня, когда землю покрыл первый иней, Улла проснулась от того, что на грудь ей прыгнул Мьелькхаре. Его тельце дрожало, и эта дрожь немедленно передалась Улле.
— Большой? — спросила Улла, хотя сама прекрасно знала ответ.
Схватив сумку, она выбежала из дома.
Дверь амбара содрогалась от ударов. Большой заново пришел в этот мир, и ему сильно не нравилось место второго рождения.
— Глупая ведьма, — прошептала Улла, роясь в сумке, — думай быстрее, что делать, если Большой вырвется на свободу.
Когда дверь амбара сорвалась с петель, Улла отступила на несколько шагов назад и застыла.
Большой стоял в проеме двери. Встающее солнце освещало его массивное тело, покрытое кожистыми пластинами песочного цвета. Горячее дыхание паром вырывалось из щелеобразных ноздрей и поднималось к огромным острым рогам.
Желтые глаза, почти спрятанные под выступающими надбровными дугами, смотрели на Уллу.
Когда Улла нашла медальон с одноразовым невольничьим заклятием, Большой уже двигался на нее.
Ведьма подняла медальон над головой и начала произносить слова заклятия, холодея от мысли, что может не успеть, но Мьелькхаре ее опередил. Он прыгнул к Большому и успокаивающе затрещал.
Большой фыркнул и потянулся носом к крошечному на его фоне молочному зайцу.
Через какое-то время пораженная Улла опустила руку с медальоном. Она могла поклясться на чем угодно, что прямо сейчас на ее глазах древний вымерший ящер общается со сделанным из старья зверьком.
— Ты объяснил ему, куда мы идем и зачем? И он пойдет с нами по доброй воле? — тихонько спросила Улла.
Молочный заяц утвердительно качнул головой.
Улла только сейчас поняла, насколько она замерзла.
Вегард всегда считал, что номер Якки — самый ироничный. Мудрый, тонкий Якки, чей разум был сильнее всех, кого Вегард встречал, на арене цирка изображал тупого тролля.
На Якки скидывали бревна, которые тролль раскидывал как веточки, в него метали китобойный гарпун, в него стреляли из пушки.
Вот пушки Якки боялся больше всего. Его каменное тело обладало способностью сращивать все трещины, но даже оно не было способно на чудеса.
Якки знал, что если Улла не придет к началу этого представления, то для него оно будет последним.
— Ждешь свою ведьму? — Вегард не смотрел на Якки, он смотрел на то, как идет подготовка королевского амфитеатра к цирковому представлению.
— Я ее всегда жду, — сказал Якки. — Я ждал ее, когда после школы она забегала ко мне рассказать обо всех своих удачах и неурядицах, я ждал ее, когда во время учебы в университете она приезжала ко мне два-три раза в год, чтобы рассказать о длинноволосых магах с соседнего потока.
— Да ты прямо любящий дядюшка. — Вегард вздохнул. — Посмотрим, выполнит ли она свое обещание. И выполню ли я свое.
После этих слов Вегард повернулся и посмотрел на Якки в упор.
— Я все понимаю, — сказал Якки. — Ты не можешь простить мне уход Мавки.
— Если бы не ты, Мавка до сих пор была бы здесь, со мной! — Вегард орал. — Вспомни, как ты рассказывал мне, что любимую женщину нельзя держать под заклятием, что никакое заклинание лояльности не может заставить человека любить по-настоящему, а Мавка любит! Дай ей свободу выбора, говорил ты, и тем ценнее будет ее любовь. Я дал ей свободу, и она ушла в тот же миг, как действие заклятия прекратилось.
Якки молчал, вспоминая Мавку из народа огнеедов. На прощание она дохнула в лицо Вегарда огнем, но Вегард успел отвернуться, так что ожог получило только ухо.
— Я знаю, что ты можешь не выдержать это представление, — сказал Вегард, успокоившись. — И это не месть, как тебе может показаться. Наш монарх будет сегодня на представлении, и ему не терпится увидеть знакомого философа. Если хочешь знать, Улла пришла и привела с собой удивительного зверя. Он прекрасен. Люди столбенели, когда Улла вела его за собой, словно послушного теленка. Если ты выживешь, я еще подумаю над возможностью обмена. О, как она билась за тебя, как она обвиняла меня в нарушении слова, но я напомнил ей о том, что не обещал совершить обмен сразу по ее приходу.
Представление шло.
Стилет, мучительно морщаясь, угадывал загаданные числа и предметы, лежащие в карманах.