— А как ты… — Алишер растерялся.
— Тоже мне бином Ньютона, — устало отмахнулся Тоха. — Или я не знаю, почему здесь столько реконструкторских клубов? Ты лучше скажи, какой у нас запас времени будет.
— Не у нас, а у меня. — Тут Алишер был настроен твердо.
— Фиг тебе. — Тоха, улыбаясь, откинул голову на спинку и прикрыл глаза. — Я, может, всю жизнь мечтал временной парадокс создать.
Алишер махнул рукой.
— Их не бывает, это же доказано. Грубое изменение невозможно осуществить, а тонкое встраивается в поток событий.
— Ничего себе тонкое, — ухмыльнулся Тоха.
— Понимаешь, если мы что-то сможем, значит, оно уже случилось. — Алишер улыбнулся в ответ. — И вот, может быть, для того чтобы оно случилось, и нужно наше вмешательство.
— Ага, все-таки наше?
— Спасибо, Тошка. Я бы сам ничего не смог.
— Смог бы, — очень серьезно ответил Тоха. — Никуда бы ты не делся.
Что говорить, Алишер не знал. Поэтому он просто проверил в кармане карточку с номерами, перескочил через борт и протянул Тошке руку:
— Ну что, пошли?
— Пошли.
— Такого… — Начсклада с трудом поспевал за грузно шагающим Ждановым. — Такого не было еще. Недостачи — ух! — еще как. Да вы, Андрей Саныч, сами знаете. Воруют, суки, под расстрел идут, но семьям тащат. Бабы особенно. Никаких глаз не хватит. Но чтобы сверх описи… Да еще столько!..
Он придержал дверь, впуская городского главу в свой кабинет. Жданов подошел к столу, взял буханку хлеба — плотную, тяжелую, чуть сыроватую, завернутую в промасленную бумагу. Подозрительно понюхал. Пробовать не стал, положил на место, рядом с головой сыра и батареей немаркированных консервных банок.
— Припрячь. — Голос у него был сипловатый, но внятный. — Будет НЗ. И не вздумай этим свое покрывать, сам под расстрел пойдешь.
На консервных банках не стоял гостовский номер, но Жданов уже знал, что в них тушенка. Несколько банок были вскрыты и опробованы на служащих. Тушенка оказалась свежей и на удивление качественной.
— Если Микояновский встанет… — Жданов, отдуваясь, достал платок и промокнул лоб. — Или еще что… Но не раньше. Не раньше.
Начсклада кивал, внимательно слушая.
Алишер, улыбаясь, ходил по комнате, трогая родные вещи, подолгу разглядывая голограммки на стенах. Он не знал, что будет, когда вся история вскроется, но хорошего не ждал. А времени уже почти не оставалось, вряд ли для аварийщиков окажется проблемой его отыскать. Поэтому Алишер на всякий случай прощался.
При этом он был бессовестно, по-настоящему, счастлив. Такого облегчения он в жизни не помнил, и такой внутренней правоты он не чувствовал за собой еще никогда.
Он постоял у окна, глядя на желтеющую листву, потом уже привычно провел пальцем по прозрачному пластику, Г-64-11-79, и так же привычно положил поверх ладонь.
Словно в ответ у двери зажурчал видеофон, и Алишер, улыбаясь, пошел открывать.
По вымерзшей комнате гулял ветер, наметая маленькие снежные курганы в углах, вокруг остывшей буржуйки и у металлических ножек кровати. На освобожденной от матраса сетке, закутавшись в кучу тряпья и укрывшись поверх еще и старым пальто, свернулся старик.
Несколько так и не сожженных книг лежали стопкой рядом с изголовьем. В сумеречном свете было не видно обложек. Возле, аккуратно завернутый в тряпицу, лежал кусочек хлеба, «иждивенческая» норма — сто двадцать пять граммов плохо пропеченной смеси жмыха, отрубей и солода. У старика не было сил есть. Атрофия аппетита.
В тишине грохнул звонок. Старик равнодушно слушал трезвон. Сил удивляться, как может работать отключенный телефон, тоже не было.
Зарисовки
Другой брат (Ольга Толстова)
— Если мы не дадим отпор сейчас, — сказала архонтесса, — не предъявим големам счет, они не остановятся. Мы можем жить в равновесии, но для этого нужны границы. Твоя задача — провести границу. Эту ее часть.
И она провела пальцем по камню карты там, где резчик уже проложил новые границы человеческих земель. Вспыхнули искры, затянуло дымом весь север; магистр сморгнул, отгоняя чужую магию.
Север и правда лежал в смоге и дыму, в его недрах копошились те, кого еще десять лет назад и на свете не было. Теперь же они расплодились и, обходя болота и горы, двумя рукавами мощного потока устремились на юг. Восточная армия разоряла человеческие земли; магистру уже довелось увидеть воспоминания выживших: похожие на огромные циркули, растопырив ноги-столбы, размахивая здоровенными ручищами, големы дружно шествовали по холмам, то исчезая в низине, то снова поднимаясь на вершину. Настигнув бегущего человека, голем тянул вперед ужасные свои руки с разным числом пальцев, хватал жертву и разрывал без жалости, но и без упоения. А потом отправлял нужные ему части, обычно голову, в бездонную пасть. Смыкал челюсти и шел дальше.