Доктор Шмидт посоветовал нам отныне спать в созидательной. И питаться, чтобы ребенок улавливал пищеварение, чтоб как можно скорее притягивал нужные вещества. Услужливые медбратья устроили леди Зу открытое ложе за степпером. Измотанная мамаша пожелала мне доброго утра, нацепила ворох присосок и стеснительно вжалась в стенку.
Я взбирался на климбер, сменивший вершину горы Аргамург, и думал, что столбик с педальками «маскирует» кровать не случайно. Что Козетта под простыней волнует меня хлеще Сьюзи. И что это влечение схватывают-обрабатывают приборы.
А иначе ребенку не быть. Прослойки Биовселенной пропитаны волнами секса. Дуализм — извечна тема разнообразных учений, предстает здесь первоосновой, беспокойными Силами Жизни, стремящимися к единению, к сотворению нового, третьего.
Я попал под действие Сил, как любой полноценный мужчина. Я ловил на себе взгляд супруги, любопытный и выжидательный. Она… тоже? Господи правый! Мы могли бы… Но взгляд удалялся, оставляя чувство тревоги и взаимного замешательства…
На последовавшей неделе доктор Шмидт не раз придирался к моему учащенному пульсу. Заставлял меня отдыхать и пить капли. Конечно, напрасно. Под напором наших энергий засветились два глаза-сапфира и скрылись под нежными веками. Обозначилось милое личико — о, видели б вы это чудо! Сформировались стопы и опустились на теплую крутящуюся платформу под действием притяжения.
Она уже весила — диво! — почти сорок два килограмма! И уже становилась похожей на щупленькую девчушку, замученную диетами, с умилительным ореолом младенческого пушка.
— Косички вырастут сами, — успокаивал нас доктор Шмидт. — Главное — крепкие кости и ногтевые пластины.
Нет, самое главное — сердце. На тонкой девичьей шейке уже проявилась голубенькая пульсирующая прожилка, заменившая нам ясный свет рассеявшейся души. Мы веровали. И нервничали, ожидая явленье отца.
Что ж, однажды двери открылись, и в стерильный мир созидательной шагнули фигуры в «скафандрах». Папу с мамой сопровождали представители от дирекции, доктора и профессора. Лица замерли в выражениях компетентной невозмутимости, под черепными коробками метались тревожные думы. Угодить Ротвеллеру-старшему — значит, нос утереть конкурентам. Не потрафить — воду сливать.
— Это что там за хрень? Уберите! — раскатился по помещению недовольный голос отца, усиленный микродинамиками в воздухоочистителе.
Двое сразу бросились к тумбе.
— Не позволю! Не трогайте ширму! — Я метнулся наперерез.
Родитель от неожиданности развернулся и пару секунд распознавал в наглом ниндзя киселеобразного сына:
— Я за это деньги плачу!
— Ну и что? А тебе бы понравилось, если б я оголил твою дочь?
Два Ротвеллера, толстый и тонкий, уставились друг на друга. До папаши тоже дошло. Но дело уже принимало критический оборот. Ученые окаменели, карьеры повисли на ниточках. Я до ужаса четко представил, как самовержец хмыкает, выпрямляется и уходит. Без слов. Без обещанной выплаты. И в эту минуту, впервые, почувствовал свое сердце. Его в самом деле «сжимало холодной ладонью отчаянье»… Но женщины рода Ротвеллеров за деньги не раздеваются!
Выручила Козетта:
— С моей стороны, — замурлыкала медоточивым голосом, — ширма не установлена. Я, как мать, постоянно слежу за развитием нашей девочки. Если леди Заза изволит, она сможет с этой позиции полюбоваться на внучку, а потом рассказать сэру Герберту.
Моя мамочка — двадцатилетняя генетическая брюнетка, подмигнула мне черным глазом и двинулась, словно по подиуму. Иначе она не ходит, нигде, ни в какой ситуации. Небрежно кивнула временной и уставилась на постоянную. Модное в этом сезоне розовощекое личико выразило… озадаченность.
— Она страшненькая, но живая, — выдала заключение. — Знаешь, жалко ее, если, ну…
Папа хмыкнул и в самом деле выскочил в вестибюль.
— Предстоит развитие мышц! Огранка молочных желез! Насаждение интеллекта! — разом затараторили схлынувшие ученые.
— А ты стал мужчиной. Держись! — Маман на секунду красиво прижалась к моей груди и двинулась за источником финансовой безалаберности. О, женщины рода Ротвеллеров…
Ожидание стоило нам разрушенных нервных клеток. Мы с Козеттой сидели подавленные, отводили глаза друг от друга. В головах стучало паническое: что бывает, если не платят? Неужели в «Маленьком ангеле» практикуется некий… аборт? Человека режут на части, распыляют в электроспрее на исходные элементы… Я дергался и бледнел. Козетта глотала капли и впервые не находила аргументов для утешения.