Он так бормотал, и улыбался, и пытался ее погладить, и суетился, что Саша сразу поняла, что лжет. Лжет, чтобы она не расстроилась. Ее нельзя расстраивать.
— Заткнись, — прошептала девушка, но он не слушал, все бормотал, даже попытался поцеловать. — Заткнись! — заорала Саша и швырнула в него тем, что оказалось под рукой. Шар отца. Тот пролетел мимо, ударился о комод, упал на пол и разбился.
— Полегчало? — спросил Женя и покосился на ее браслет. Саша тоже посмотрела на него и убедилась, что индикатор вернулся к оранжевому. — Я докажу тебе, что не лгу, — твердо сказал Женя. — Когда все закончится. Сейчас не время и не место. Кстати, пятая волна только что прошла. И прямо по нам… Ты вот что, не думай пока о нас, думай о себе. Мы поговорим. Потом.
Женя усадил ее обратно за стол, развернул шоколадку, кусочек засунул себе в рот, подмигнув Саше. Та невольно улыбнулась — вот нахал, все вокруг носились, пытаясь ее ублажить, угостить, накормить, а Женя с видом шалопая стащил кусочек. Если бы прикидывался влюбленным, вряд ли бы позволял себе такое, он бы лебезил и….
Она заморозила в себе эту мысль, не успев додумать. Посмотрела на шоколад. А ведь еду больше никто не производит, заводы стоят, на пастбищах ледяные статуи коров, в садах яблоки-сосульки… Саша поспешно схватила шоколадку. Никаких яблок-сосулек, никаких ледяных статуй. Камин. Свеча. Живой огонь. От них столько тепла. Бабушкина шаль. Такая пушистая, пахнет старыми бабушкиными духами. Статуэтка мальчика — взять в руки. Не разбить.
— Ирина! — монотонно повторял Женя. — Ирина! Саша, черт… Артем? Лиза! Ирина! Саша! Артем! Лиза!!
Саша посмотрела на индикатор. Он был желтым. Саша сосредоточилась на шоколаде, перекатывая его во рту. Вкус Нового года. Вкус первого свидания. Вкус годовщины. Вкус экзаменов. Господи, как часто в жизни она ест шоколад. И как это здорово — просто жить. Когда-то, утром в день экзамена, Саша завидовала дворникам, метущим улицу. Что угодно, хоть метла, хоть лопата, только не экзамен. А сейчас любой экзамен давайте, хоть по математике, хоть по химии, можно совсем без подготовки, только не Катаклизм. Не надо снега и ледяных городов. На надо замороженных людей. Нормальное течение жизни. Экзамены, дворники, переполненные улицы, новости по телевизору, конфликты, споры, политика, криминал, продукты, промышленность, экология. Все то, что стало, по мнению Отцов Церкви, причиной негативных мыслей, вызвавших Катаклизм. Во всем этом было столько хорошего. Только сейчас понятно. Все эти толпы в переполненном транспорте были прекрасны. Живые люди, у каждого своя жизнь, семья, судьба. С любым можно поговорить. Потрогать хотя бы. Гул голосов. Шум городов. Это мешало порой, но когда всего этого не стало, жить невозможно. Все бы отдала, чтобы еще раз услышать то, что раньше бесило: шум машин, голоса, шаги…
Голоса. Шаги. Женя оторвался от мониторов. Карта на одном из них по-прежнему была синей. Ледяные стрелки поползли по закрытой двери. Удар. Дверь распахнулась и, кажется, отлетела в сторону. Позвякивая, в комнату вплыл обледенелый поднос с чаем. Его несла тетя Света. Мутные глаза смотрели прямо на Сашу. Уголки губ заиндевели, с ресниц сыпался снег. Руки белые. За ней отец Андрей. При полном параде. За ним все остальные, чьих имен Саша не успела запомнить. Все белые, обледеневшие, медлительные, молчаливые. И все — прямиком к Саше. Та вскочила, схватила со стола свечу, отбежала к окну. В этот момент с шипением погас камин. Как только ледяные ноги касались пола, граница льда разрасталась.
Женя, опрокинув стол, чтобы загородить замороженным людям путь, бросился к девушке, закрыл ее собой.
— Это шестая? Шестая? — спрашивала Саша, прикрывая рукой пламя свечи.
— Да, — ответил Женя, не оборачиваясь.
Замороженные шли вперед. Нерешительно остановились перед столом.
— Саша, думай, — велел Женя. — Думай, вспоминай все, что и кого любила, думай о хорошем.
Он раскрыл руки, закрывая девушку, а та лихорадочно перебирала в голове все, что ей подсказывал на занятиях психолог. Цветы. Котята. Море. Все это не имеет смысла. Семья. Яблоко-сосулька. Нет. Мечты и планы. Уехать с Женей. Досье. Нет. Фильмы, музыка, книги. Ищи хорошее, во всем есть хоть что-то хорошее, сказала бы Полианна. Тетя Света с подносом в руках. Сквозь иней просвечивают розовые розочки. Нарядный сервиз, а тарелка с гречкой была совсем простой. Бутерброды, о которых Саша не просила. Замороженные люди додумались, как обойти стол. Распахнутые руки Жени закрыли от девушки поднос.
Женя заботился о ней. Защищал ее. Последний человек на этом куске земли жертвовал собой, заботясь о ней. И тетя Света заботилась о ней, выбрала красивый сервиз, приготовила бутерброды. И отец Андрей. Баночка с елеем все еще в его руке. И все эти страшные замороженные люди оказались здесь, только чтобы заботиться о ней. Она, Саша, всем обязана им, тем, которые крутились вокруг нее, пока она воспринимала это как должное, как дань ее способностям. Да, они обязаны были доставить ее сюда, установить мониторы и прочее, но никто не обязан был делать для нее бутерброды, которых она даже не просила! Чувство благодарности всем, кто был в этой комнате, и тем, кого она знала раньше, всем абсолютно, вплоть до приветливых продавщиц и нянечек в детском саду, тем, кто когда-либо что-либо делал для нее, беспокоился за нее, думал о ней, согрело ее сердце. Словно волна тепла прошла по комнате, пропали ледяные стрелки на потолке и стенах, замороженных людей вынесло, словно ветром. Свеча горела ярко. Но индикатор был красный.
Женя бросился к мониторам. Они, как ни странно, все еще работали. Но на абсолютно черной карте было всего одно белое пятнышко.
— Ты просто чудо. — Женя обнял ее и расцеловал. — Ты все еще белая. Единственная во всем мире — и даже не серая. Катаклизм накрыл нас, но ты все еще борешься. Ты одна.
— Я осталась одна, — прошептала Саша. — Но почему карта черная? Это же была шестая волна. Почему ничего не тает?
— Окончательный прогноз, ага, сейчас глянем. — Женя достал из принтера листок. Тот обледенел, но теперь таял от тепла Сашиной благодарности. С него капало. — Еще одна волна, — сказал Женя, посмотрев листок. — Последняя. Точно последняя. Весь мир покрыт льдом, кроме этой комнаты, но Катаклизма хватит всего на одну волну. Все плохие мысли этого мира победили твои счастливые. Надо еще немного. У тебя осталось еще немного радости, любая хорошая мысль, вроде той, которой ты только что растопила лед?
— Еще одна волна, — прошептала Саша. Она пыталась вспомнить то чувство благодарности, которое только что переполняло ее, но теперь и эта мысль словно была заморожена. Как и все предыдущие. Подумаешь, бутерброды и чайник в цветочек. Не имеет никакого значения. — Мне больше нечему радоваться, — призналась девушка. — Катаклизм словно с каждой волной замораживает часть меня. Все радости, что я могла представить себе, уже не радуют. Я ничего не чувствую.
— А помнишь, я обещал поговорить, когда все кончится? — спросил Женя, заглядывая Саше в глаза. — Сейчас нет на это времени, Катаклизм собирает остатки негатива, но мы точно поговорим, я докажу тебе, что это задание было моим выбором. Что я действительно люблю тебя.
Он поцеловал Сашу, обдавая теплым дыханием ее замерзшие щеки. От него пахло молоком и медом, губы нежные и настойчивые, от них, словно круги по воде, расходилась дрожь по всему ее телу. Но девушка даже не пошевелилась. Та радость, что отвечала за любовь в ее сердце, тоже была заморожена.
— Ты ничего не чувствуешь?
— Ничего. Даже обиды. И это неважно, на самом деле. Все это не имеет никакого смысла. Зачем мы мучаемся?
Женя опустил ресницы. В это время в коридоре снова послышались шаги. Как бы далеко ни улетели замороженные люди, они возвращались. Дорожки из инея медленно ползли к порогу.