Звяк! Неуместный звук почти болезненно ударил по барабанным перепонкам, и Нигдеев сморщился.
— Никогда не надоедает, — радостно поделился Юрка, снова отколупывая ключ.
Звяк!
— Ну хватит, — не выдержал Нигдеев. — Забыл, зачем пришли?
— Ах да, — спохватился Юрка и торопливо отбросил камень. Грохот заставил Нигдеева содрогнуться от возмущения. Вот же охотничек на его голову… Хорошо, что ветер сносит и глушит звуки.
Юрка, снова насупившись, вертел в руках свою железку. Присмотревшись, Нигдеев узнал ключ от шкафа — стандартного лакированного монстра, стоящего почти в любой квартире. У Нигдеева тоже был такой. Жидкие замки на его тяжелых, как надгробные плиты, дверях мог бы открыть и ребенок с игрушечным ножиком. Их никогда и никто не использовал; ключи бессмысленно торчали в своих скважинах, изредка оставляя синяки на предплечьях и цепляясь за одежду. И совершенно незачем было таскать их с собой.
— Идем, — сказал Нигдеев. — Он, скорее всего, у восточного края кормится, на большом брусничнике.
— Кто? — удивленно спросил Юрка и тут же спохватился: — Ах да…
— Охотничек, — пробормотал Нигдеев и зашагал вперед, по щиколотку проваливаясь в мягкий мох и царапая брезентовые штаны корявыми березовыми сучьями.
Они двигались хаотично, не особо задумываясь о направлении, глядя больше под ноги, чем по сторонам: то обходили участки трясины, поросшей обманчиво-сухой серебристой травой, то сворачивали в сторону, приняв за след вмятины в упругом мху. Прислушивались, принюхивались. Останавливались, чтобы сосредоточенно осмотреть болото в бинокли, выглядывая среди желто-бурого ковра березы — такое же бурое пятно медведя. Влага оседала на линзах мельчайшими капельками. Аккуратист Юрка обтирал их чистым носовым платком. Нигдеев — полой фланелевой рубашки.
Они успели пройти пару, а то и тройку километров — ноги уже начинали гудеть, — когда Нигдеев понял, что что-то идет не так. Как ни обтирал он линзы — стекла оставались мутными. Умаявшись, Нигдеев опустил бинокль и наконец — впервые за последний час, а то и полтора очнувшись от горячки выслеживания — просто огляделся по сторонам.
— Ну вот, приплыли, — сказал Юрка со странным, почти ликующим облегчением.
Нигдеев мрачно сплюнул. Плато на глазах затягивало туманом. Серые клочья неслись, задевая кустарник, а впереди за влажной вуалью перло уже серьезное — из-за края плато лезли плотные клубы цвета синяка с ослепительно-белой кромкой поверху.
— Может, растащит еще, — упрямо сказал Нигдеев, сам себе не веря.
Юрка даже не стал отвечать. Совершенно очевидно было, что не растащит; ветер будет подгонять с моря клочья тумана и мелкую морось весь день. Даже если туман слегка разойдется — весь день будет серо, размыто, смурно. Весь день — ни единого шанса увидеть медведя до того, как тот учует людей и уйдет, так и не замеченный.
А туман и не думал расходиться. Туман светлел, отливая перламутром, и уже не видно было не то что края плато — кривой лиственнички, которую Нигдеев обогнул как раз перед тем, как в очередной раз оглядеть болото в бинокль. Туман густел и распухал, как яичные белки под венчиком. Туман на глазах поедал пространство, оставляя лишь мертвенную белизну.
— Давай-ка спускаться, — напряженно сказал Юрка, и Нигдеев медленно кивнул, глядя в подступающую молочную пустоту:
— Ладно, пойдем…
Он помедлил, закуривая — теперь незачем было заботиться о том, что дым спугнет зверя. Юрка с готовностью сделал пару шагов и смущенно замер.
— А куда идти-то? Что-то я направление потерял, — неохотно признался он. Нигдеев ухмыльнулся, но стоило ему оглядеться — и насмешливая улыбка сползла с лица. Привычным движением он вытащил из кармана компас, бросил на него короткий взгляд и тут же убрал с коротким нервным смешком.
— Придется подождать, пока растащит, — сказал он.
— Чем… растащит? — тихо спросил Юрка, и Нигдеев замер.
Ветра не было. Ветра вообще, совсем не было; полный штиль; абсолютная неподвижность. Нигдеев вдруг осознал, что впервые за годы, прожитые в этом городе, он не слышит свиста ветра в ушах. Этого не могло быть. Это было неправильно. Ветер никогда не прекращался. Он то посвистывал, то завывал, то ревел, когда на побережье обрушивались отголоски тайфунов; он сносил крыши и игриво швырялся песком в глаза, выдувал остатки тепла из-под куртки, горячо и щекотно путался в бороде, отталкивал, заманивал, сводил с ума. Ветер был всегда; и вот он стих — и время остановилось. Нигдеев оказался в незнакомом, пустом, мертвом мире. Он потянул ноздрями безжизненный воздух — и не почуял ничего, кроме ужасающе невыразительного запаха воды.