Юрка сжал в кулаке ключ, с силой втянул в себя воздух и ошалело завертел башкой.
— Растаскивает! — сдавленно крикнул он. — Глянь, Шурик, растаскивает!
Белое вокруг — серело, темнело, становилось прозрачным, как таящий снег. Белое — нет, уже жемчужно-серое, неуловимо-розоватое, закатное — шевелилось, извивалось и распадалось на безобидные клочки. Покряхтывая и опираясь о камни — одними пальцами, чтоб не задевать ободранные ладони, — Нигдеев сел, а потом — встал, кренясь влево. Осторожно перенес вес на правую ногу. Колено отозвалось болью — но не так чтобы сильной, вполне терпимой. Нигдеев выпрямился, и в лицо ему ударил мокрый ветер, играючи хлестнул холодной моросью по глазам.
— Как ты думаешь, сколько времени? — спросил Юрка. Нигдеев прищурился на подсвеченные красным тучи над восточным краем плато.
— Полседьмого где-то, — сказал он. — Собирай шмотье, минут за сорок до машины дохромаем.
Он лихо остановил «уазик» у подъезда панельной пятиэтажки и выключил мотор.
— Покурим? — предложил Юрка. Нигдеев согласно кивнул и полез из-за руля. Они закурили, привалившись к железному боку машины. Ветер, несущий снежную крупку, раздувал огоньки спрятанных в ладони сигарет, срывал искры, щедро рассыпая их по подмерзающей земле. Пальцы быстро леденели, и хотелось уйти головой поглубже в воротник.
— Эх, пропала лицензия, — сказал Нигдеев, — хрен нам теперь, а не медведь.
Юрка сочувственно вздохнул. Теребя связку ключей в кармане — за буйным посвистом ветра их звяканье было едва слышно, — он беспокойно пошарил глазами по светящимся через одно окнам. Ткнул сигаретой в одно на втором этаже, где на фоне работающего телевизора чернела прилизанная круглая головенка:
— Смотри, мелкий мой у соседки, как договаривались. Спокойной ночи малыши смотрит… — Он посмотрел на часы и сердито одернул рукав. — Всего-то на пару часов опоздал, как ты думаешь, это ж ничего? Должна понимать!
— А у тебя как, свет горит? — спросил Нигдеев.
— А наши окна с другой стороны, — рассеянно ответил Юрка и отбросил сигарету. — Поднимешься?
— Колено же. — Нигдеев отвел глаза. — Давай, послезавтра на работе увидимся.
— Покеда, — бросил Юрка и, подхватив рюкзак и ружье, нырнул в подъезд. Мальчик перед телевизором беспокойно заерзал, и Нигдеев, поежившись, залез в машину. Тут же снова закурил. Завел мотор, но не двинулся с места, ожидая сам не зная чего.
Представлял: вот Юрка поднимается на свой этаж. Вставляет в замок ключ, заранее подавшись вперед и упрямо нагнув голову, готовый к буре, с полным набором неопровержимых оправданий. Дверь медленно открывается, и за ней Юрка видит белый, как молоко, туман. Непроницаемый, безжизненный туман, который никогда не развеется, потому что ветра больше нет. Ветер умер. Наступил мертвый штиль.
Зарисовки
Болотный дождь (Олег Титов)
Он пощупал себя за нос. Потом за уши и за подбородок. Хотел постучать по лбу, но удержался. Пора уже брать себя в руки.
Кто-то сунул ему в ладони горячую кружку. Он рассеянно отхлебнул, не разобрав вкуса, и только потом глянул в нее, увидел, как плещется внутри черное варево, и рефлекторно отдернулся, зашипев. Кружка отлетела в угол, забрызгав все вокруг коричневыми потеками.
— Ты чего?! — возмущенно прикрикнул кто-то.
Он покраснел, покрепче ухватил себя за ухо и не ответил.
— Ну ты сам додумался, — ответили ему. — Он же в первый раз под болотный дождь попал. Да еще в роще. Воды обычной нет? А лучше молока бы…
Он узнал голос. Крошечная рыжая женщина, взахлеб рассказывавшая ему про здешнюю жизнь. И про рощу сахарных деревьев тоже.
Строго говоря, не деревья это были, а грибы. Или что-то похожее. Они вылезали на засушливую поверхность, огромные — метров до десяти в высоту, — и раскидывались во все стороны, ветвясь, подобно деревьям, чтобы эффективнее захватить воду. Со временем их пластинчатые псевдолистья выцветали и трескались.
— О-о, я помню, как первый раз под дождь попал, — сочувственно протянули сбоку. — Я думал, расплавлюсь. Хорошо на мозг давит.
Вот как это выглядит, думал он. Вот как прячутся сахарные грибы, напившись влаги. Это так безобидно звучит — прячутся.
Он ухватился за нос и увидел перед собой стакан молока. Поблагодарил неразборчиво, быстро, пока не исчезло, выхлебал все до капли.
— Ничего страшного, — сказала рыжая. — Зато впечатлений на всю жизнь.