Сколько помню, никогда за окном не проносилось чего-то интереснее прошлогодней листвы. Косой дождь осенью, серый снег зимой. Записочки с тайными желаниями, что совала украдкой под дверь, не улетали дальше соседской лужайки. И старый гольф, подвязанный к карнизу, вместо силы и направления, лишь уныло полоскался на ветру. А тут вдруг надулся в полосатый шар, а после лопнул со звучным хлопком. Вышедшая труба разом натянулась и запела пронзительную ноту высоким шерстяным голосом. Наконец-то пришел большой ветер. В окне напротив возникла суета — мрачные соседи спешили опустить массивные жалюзи, спасаясь от внезапной непогоды. Меня же захлестнула радость, словно тайные записки вдруг исполнились все разом.
С замиранием сердца я ступила за порог.
Поначалу красиво лететь не получалось. Буря все время норовила запустить меня вверх тормашками. И даже когда я освоилась, все равно приходилось бороться со своенравным ветром.
— Уи-и-и! — Мимо просквозил старичок, такой щуплый, что и в погожий день смог бы улететь верхом на сквозняке. Пушистая борода вилась вымпелом.
Выходит, никогда не поздно отправиться в путешествие. Воздух вокруг постепенно заполнялся: безусые юнцы и бывалые странники с обветренными лицами, работяги и бездельники и даже мамаши с детьми. Кто-то имел растерянный вид, часть парила в угрюмой скуке, но встречались и те, кто рулил уверенно, словно двигался к четко поставленной цели.
На второй день путешествия стало понятно, что несет меня по кругу. Внизу промелькнула знакомая полосатая труба с лохмотьями на конце. При желании можно было с легкостью спуститься на родную лужайку. Поздно! Сказочный полет уже захватил меня полностью. Рваный гольф быстро затерялся где-то позади, в штормовой дымке.
Как за стеклом игрушечного шара с блестками прячется пряничный домик, за стеной бешено несущихся туч вдруг проступил пейзаж, полный странного спокойствия. Ни единого дуновения ветерка, и с небывалой высоты дома в долине выглядели такими же игрушками, что и в шаре. Мои попутчики с веселым гомоном устремились вниз. Значит, все же существует цель у нашего полета. «Глаз бури» готов принять путешественников, приютит всех, кто рискнул выйти за порог. Выходит, там сыщется местечко и для меня.
Расправив юбки, я повернула прочь, и безумный поток с новой силой понес меня все выше и выше.
Чужой песок (Ольга Толстова)
Помнишь, как мы пришли сюда? Мели метели, мой друг. Мы шли, и крылья снежных бабочек касались наших лиц; крались за нами лисы; черное небо расчертили следы от белых копыт. Дикой охоты древние кони проснулись не в свой сезон.
Мне кажется теперь, что все случалось с другими. Они пробирались меж игл ледяных Европы, терялись в замерзшей черноте равнины Томбо, слушали движение океана в двухстах двадцати трех километрах под ногами. Если бы не ты, я бы никогда не услышал приливов и отливов в недрах Ганимеда, но я смотрел и слушал, я чувствовал твоими шипами, и вибриссами, и датчиками, и гусеницами, ты дал мне этот шанс.
Я знаю вкус морей Титана, зернистость пыли Ио и запах облаков Венеры. И то, и другое, и третье убило бы меня мгновенно, но не тебя.
И пестроту Каллисто, и сотрясения Тритона мы познали вместе.
На Марсе мы шли рядом, ты усмирял свое движенье, чтоб я не отставал. Следы тянулись от кратера до кратера, и я не думал даже, что может столько сил быть у человека.
Подумать только: это Марс подвел меня, такой знакомый. Из-за него к Проксиме ты полетишь один.
Здесь, в этом странном месте, что так темно от ночи и так светло от снега, как ты нашел меня? Я думал, что только человек способен попасть сюда, в миг меж смертью и новым возрожденьем. Я думал, машинам путь во владенья фей заказан.
Но раз ты здесь: смотри. Смотри, как поднимается из древней пыли солнце; как просыпаются вулканы; как в теплых лужицах, казавшихся пустыми, зашевелилось что-то, чему еще не дали мы названья. И вот уже ЛУКА, ничтожно мелкий, рождает то, что станет родителем тебе. Однажды.
Все это: ураганы, изверженья, потоки, мороз и обжигающее пламя, цунами и шторма, землетрясенья — служило только одному: рожденью.
Так кажется отсюда, верно? Ты видишь то, что ни одной машине до того не доводилось, я думаю, все оттого, что столько были мы с тобою вместе. Что мы срослись, сроднились, стали мы друзьями. Пусть говорили, что ты всего лишь имитация живого, я чувствовал в тебе иное что-то, чего, похоже, раньше не рождалось. Из игл, Томбо и приливов, из пыли, облаков вдруг появился ты.