Следующее «кольцо» — не просто изменение в ходе событий, но в законах, которые их определяют. Тут открывается громадное количество допущений, которые характерны для научной фантастики: путешествие во времени, в пространстве, создание новых материалов и машин, перенос сознания и т. п. Поначалу надо соблюдать только всего два условия: во-первых, слабый антропный принцип (законы природы, которые задает автор, не должны запрещать существование человека), во-вторых, новые изобретения и открытия не должны радикально противоречить уже существующим научным знаниям.
Ученый, открывший принцип путешествия во времени и показанный автором в самой прозаической обстановке, требует куда большего отступления от нашей действительности, чем самое радикальное изменение хода Наполеоновских войн.
Разнообразие подобных выдумок ограничено по важнейшему показателю: мир должен оставаться равнодушным к человеку. НФ исходит из предпосылки, что вселенная абсолютно независима от нас. Но как доведенная до предела альтернативная история — чужда и неинтересна, так и доведенная до предела развития наука — уже не про людей и, соответственно, не про читателей.
Поэтому следующий шаг, выход в следующее «кольцо» порождает мир, который существует только для человека. Как этого добиться? Фэнтези начинает с того, что привязывает свойства мира к человеческим страстям. Люди становятся единственной мерой вещей в создаваемой вселенной. А количество шестеренок и бластеров — совершенно не важно.
Фэнтезийные допущения можно разделить на три уровня «недостоверности».
Первым идет узнаваемый мир, в который авторской волей просто добавлена магия. Необычный талант персонажей, который не может иметь объяснения, но существует и позволяет им действовать.
Следующая стадия: выдумывание целиком магического мира, который в момент действия героев — относительно логичен, но если представить себе его дальнейшее развитие, он очень быстро изменится. Таков «Амбер» Роджера Желязны — его необратимо начинают менять герои прямо по ходу развития сюжета. Но если автор упорно не хочет менять мир, то приходится громоздить выдумку на выдумку — как Майкл Суэнвик в «Драконах Вавилона». А после этого еще шаг, и мы попадаем в самое дальнее кольцо — абсурдистское.
Это периферия фэнтезийных допущений. Узнаваемые эмоциональные реакции персонажей, предсказуемая мотивация, проявляемые внутри картин Сальвадора Дали. «Охота на Снарка», отраженная в десятках постмодернистских зеркал.
Когда в абсолютно незнакомом нам мире еще и персонаж теряется — то текст утрачивает свойства художественного произведения и становится просто набором букв.
Итак, есть шкала выдумки, есть представление о поступательном развитии техники, и, сложив их, получаем вот такой график.
В районе 1800 года, чтобы описать полет на Марс, требовалось волшебство. Оно могло быть явным, а могло быть скрытым в буффонаде, как полеты на Луну барона Мюнхгаузена.
В районе 1900-го — при возросших реальных возможностях техники — это вполне научный мысленный эксперимент, только Уэллсу потребовалось возложить теорию и практику межпланетных перелетов на марсиан.
В районе 2000-го — полет сам по себе теряет фантастичность. Это чисто технический проект вроде уже состоявшегося полета на Луну. Задача сопоставима с постройкой километрового небоскреба или подводного города. Уже можно сделать, но еще просто нет денег или не принято политическое решение.
Чтобы сохранить хоть какую-то сюжетную интригу, претендовать на фантастичность — человека на Марсе приходится просто забывать и превращать его в Робинзона Крузо. В условной книге «Полет на Марс» 2030 года издания можно будет прочитать скорее о сложных бюрократическо-политических интригах и хозяйственных комбинациях, которые позволят выделить средства на «почти бесполезное дело». Но где там сюжет? Где борьба личностей? Где коллизия? Это будет крайне скучное чтиво, если только автор не повторит стилистику Сирина Н. Паркинсона — остроумную сатиру на бюрократию.