— Силин, выпустите меня! Силин!!! Сили-и-и-ин!!!
Что это значит? К кому он обращается?
Недоумение мешало мне насладиться его последними судорогами, а я уже схватил жгут с его стола и обхватил им бугрящуюся венами шею. Он был крепок, но ему мешал страх. Я придушил Везалия до потери сознания. Пришлось сковырнуть карлика на пол и возложить у разделочной доски графского лекаря.
Теперь картина, смутно увиденная мною в покоях художника, обрела цельность. Те сгустки тьмы, щупальца и кровавый туман, что расстилались за обрученной во смерти парой — Марией и ее вурдалаком, — были не чем иным, как внутренностями. Из рассеченных частей тел и органов изливался темный свет! Именно он был венчающим светом, костяным алтарем, низменным и грязным, — на котором скорбная Мария сочеталась с мертвым любовником.
Вот и всё, мой государь.
Доклад почти готов, я лишь требую свое, десерт, халву поверх трудов праведных, прежде чем пуститься дальше в путь… Правда, когда Везалий уже трепещет под одним из своих же ножей, меня смущает лишь — какую роль во всем этом играл художник? Он дал мне важную подсказку в первую ночь — случайность то или совпадение?
…Предательство их или мое сладострастие?..
— Умирая и хрипя бесконечное «Силин… Силин…», ты даже не задумаешься, что ждет тебя впереди. Мои наблюдения, мои — консультанта его величества — подтверждают, что, только умирая, ты истинно переживаешь «здесь и сейчас»…
Кровавая слеза скатилась по щеке Везалия — синхронно с движением ножа от пупка до горла; сипел он всё: Силин, Силин…
— Я знаю, как ты порвал конников своего господина — и по его же приказу, верно? Чтобы я потом расправился по ложному навету с деревней под холмом, так? Всё дело в кишках. Это инструменты, что бесперебойно десятилетиями переваривают пищу. А еще в легких! Что бесперебойно насыщают воздухом твоё тело. А еще в сердце, что бьется, бьется, бьется с небытием. Это огромная энергия, заключенная в нутре. Ее выпустить надо наружу, разом гореть, не изживая до старости…
Шлеп-шлеп… мокрые ошметки падают из брюшины…
— И пока ты жив — ты видишь, видишь! — вспыхивают свечи! — ты знаешь, что ты в моем вкусе. Что я освобожу…
Глядя в последнюю вспышку его глаз — я ухватился за сердце и вспорол. Из сгустка мяса вырвалось призрачное пламя, неописуемое словами. Оно разлилось в воздухе, замерцало, гудя, не решаясь куда-либо ринуться, ибо было заперто — не в теле, но в комнате.
Тогда я стиснул чужое сердце, и сила пробила дыру в стене, и стена рассыпалась. Глыбы падали в темноту упруго, неслышно, словно кубы бархатной мебели. Везалий перестал меня интересовать.
Я вошел в темноту, окровавленный, свободный, с чувством выполненного долга.
А каменная кладка крепости и вправду оказалась декоративной.
Мой государь, так же как повествование мое лишено чего бы то ни было напоминающего об искре таланта — лишь исполнительским мастерством готов я доказать преданность! — так и Гиона Густаф плутал во мраке неведения. Ибо в темном проломе узрел жестокий обман.
Я будто бы в очередной раз проснулся и отодвинул занавес.
Люди за стеной были в униформе цвета хаки.
На меня направили с десяток стволов. Слепила троица прожекторов. Трещали рации — вот что за треск непрестанно меня волновал! Гиона Густаф растерянно моргнул. Я вспомнил меч, что прячется в рукоять, угольную таблетку из уха «вампира», и страховочную «нить» от его лодыжки до лебедки, и отломанный пластиковый зуб, что в кармане моем стал подлинным клыком, и отточенный перфоманс деревни-оборотня.
На сломанном полигоне заводилась суматоха.
Вторым человеком, оцепеневшим от развязки, оказался человек в костюме. У него был черный костюм и галстук.
«Силин», — понял я.
Не надо быть волшебником, чтоб увидеть за ним орла, кричащего на запад и восток, и вспомнить его в государственных палатах. Точнее, в больничной палате, откуда я ехал на карете без лошадей.
— Жак — мой сокамерник-актер, да? — спросил я.
И тут же увидал «Жака» с пластиковым стаканом кофе и сигаретой. Оказывается, старый плут носил линзы.
Обман они наводили в гримерке. Тушевали кавычки, полировали курсивом…
— Кажется, — прошептал я, попятившись обратно к разлому, услышав, как десятикратно отдается эхом, вылетает мой голос из динамиков, — до художника я не дошел, верно?.. По сценарию я еще должен с ним переговорить? А Мария? У меня на глазах она «выбросится» из окна, а потом я увижу ее «призрак» — и он станет призраком, так?.. Вы моей психикой чудовищ оживляете? Вы из них оружие готовите?..