— Поднимешься?
Пока я подыскиваю слова для ответа, она с жаром продолжает:
— Просто хочется чего-то человеческого, понимаешь, после этих скотов. Мне ничего не надо. Никаких обязательств. Джавиер сегодня отпросился к другу. Только ты и я, на одну ночь?
Глажу Ренату по щеке, она пробует удержать мою ладонь, но у нее это не получается.
— Тебе нужно отдохнуть, — говорю я.
Она уходит в подъезд, не оглядываясь. Ее плечи вздрагивают.
Мне некомфортно. Но ей действительно следует восстановиться перед завтрашней сменой.
Ближе к утру «Галатея» закрывается, гаснет свет во всех помещениях. Я сижу в полумраке рекреационной зоны и думаю о многом. О возможностях и их отсутствии. Об уродах и людях. О безысходности и надежде.
Интенсивный мыслительный процесс потребляет слишком много энергии. Куда больше, чем даже беготня по коридорам с гравидубинкой наперевес.
Когда я констатирую у себя состояние усталости, то снимаю наконечники с указательного и среднего пальцев правой руки и вставляю их в розетку.
Донор (Максим Тихомиров)
С уверенностью о новом клиенте Лерочка могла сказать только одно — член у него был что надо.
Об этом Лерочка могла говорить с полной уверенностью — уж чего-чего, а такого добра она за свою пока еще не слишком долгую, но весьма бурную жизнь уж повидала так повидала. Этот был белый, изящный, словно выточенный из мрамора, под стать самому клиенту — рослому блондину с очень, до прозрачности, светлой кожей. Неудивительно, что Лерочка на него запала.
«Люблю все белое», — шутила она порой. В облике блондина белизны было изрядно и помимо волос, и белизна эта была всех возможных оттенков: от пинг-понговой целлулоидности склер, подернутой нитяно-красной сеточкой капилляров, до благородной, оттенка слоновой кости, матовости аккуратно ухоженных ногтей.
Из-за зеркала, укрепленного над раковиной в процедурной, она завороженно наблюдала за тем, как его кулак, обхватив ствол, ходит по нему туда-сюда, словно поршень, и напряженная, похожая на шляпку диковинного гриба головка то скрывается в тугом кольце бледных пальцев, то появляется вновь, заглядывая прямо в Лерочкину душу чуть приоткрытым глазком уретры.
Чтобы не пропустить ни единой детали, Лерочка присела на корточки; лицо ее оказалось на одном уровне с пахом клиента. Если бы не разделявшее их стекло с однонаправленной прозрачностью, она могла бы, чуть подавшись вперед, легко коснуться губами разгоряченной мужской плоти или взять ее в рот — целиком, до гланд, до самого горла, как любила когда-то.
Выражение лица пациента было сосредоточенным. Из-под полуприкрытых век он следил за своими действиями в зеркале — мужики любят смотреть, как они дрочат, непроизвольно зажмуриваясь в самом конце. Тогда истекающая из тела страсть заставляет их лица, сделавшиеся по-детски открытыми и беззащитными, конвульсивно морщиться в такт ударам семени и на короткие секунды яркого мужского оргазма терять маски напускного, искусственного, ненастоящего. Те самые маски, которые каждый из нас, и мужчин, и женщин, носит большую часть суток, становясь самим собой лишь в мгновения истинной страсти, когда самые странные и страшные звери, живущие в душе у каждого, срываются с удерживающих их поводков.
У всех свои маленькие слабости. Кто-то самозабвенно мастурбирует в душе при живой жене и паре страстных любовниц, кто-то предпочитает общение с изящными мальчиками, будучи при этом примерным семьянином, заботливым отцом и столпом общественной морали, кто-то ложится под первого встречного в любом подходящем для этого закоулке, оставаясь при этом любящей женой.
Лерочка любила подглядывать.
Тайное это увлечение, столь невинное в детстве, когда проклевывающаяся, намечающаяся еще только сексуальность побуждает маленьких мужчин и женщин на необъяснимые самим себе поступки, и совершенно естественное в подростковую пору, несколько лет назад, когда после развода Лерочка устраивала свою растреклятую жизнь, удачно совпало с обязанностями, которые налагала на нее новая должность в только что открывшемся Центре Современной Биорепродукции.
***
Такая комната за зеркалом есть в каждой клинике, хоть сколько-то причастной к зачатию, деторождению и планированию семьи. Она скрывается за неприметной дверцей с маловразумительной табличкой, на которой значится «Техническое помещение» или «Только для медперсонала». За дверью короткий коридор, за поворотом которого небольшое затемненное помещение, в одной из стен его мягко светится приглушенным светом окно.