Приехав в Белград уже взрослой, я поняла — мы жили в атмосфере обмана. Мы лгали самим себе, братаясь с турками и сидя с ними за одним столом. Это было явление временное и противное Господу. Человек Божьего промысла не ведает — и потому не знает, когда Ему станет угодно прекратить эту трагикомедию. Но то, что момент настанет — дело решённое.
Сейчас он настал. Войны, наглость турок, жадность паши, нетерпимость сербов, их воинственный от природы дух — всё это стало поленьями в костре, который незримо полыхал на улицах моего родного города.
Белград стал грязным, его словно бы пропитал дух беспорядка, являющегося неотъемлемой частью борьбы за свободу и независимость. Никогда не бродили здесь раньше бездомные животные, не было столько пьяных и злых людей, не воняло помоями, и не было столько жидкой грязи, которая, казалось, не успевает высыхать после дождей и хлюпает под ногами, несмотря на палящее солнце. И само-то оно, солнце, стало другим. Раньше оно грело, а теперь палило, словно бы желая сжечь ненавистных басурманских захватчиков.
Отчего так было? Война — всегда разруха. Если ты серб, то причиняемый тобой беспорядок от злости — чего это, мол, я буду церемониться с захваченной землёй, коль она мне не принадлежит? А если турок — то от неуважения. И если серб может позволить себе так рассуждать, то турок — никогда. Если уж стали тебя теснить и гнать время от времени, то знай — ты уже не захватчик, а гость. А грубого гостя никто не жалует.
Я смотрела тогда ещё глазами гостя на всё происходящее — и ничего не могла понять. Уж не ошиблись ли мы городом, когда приехали?..
— Я понимаю, о чём ты говоришь. Сербы так настроены от того, что дахи больше не подчиняются султану.
— Но разве не султан даёт им работать и богато жить?
— Они стали требовать от него расширения территорий, а он взял и замирился с австрийцами.
— И что теперь будет? Они его свергнут?
Георгий улыбнулся.
— Он слишком далеко. Они злятся, ты права. Земли наши они давно считают своими, и потому, чтобы отделиться от султана, попытаются взять их силой. Только мы тоже к этому готовы.
— Ты станешь с ними воевать?
— Будет так, как решит народ. Я давно уже подчиняюсь ему, а не черномазому султану и уже тем более не грязному базарному торговцу!..
В одну из ночей к нам в дверь постучались — на пороге стоял турок Исмаил, смотритель водонапорной башни, с которым Георгий время от времени о чём-то беседовал.
— Где Карагеоргий? — на нём лица не было от страха. Я проводила его в комнату к спящему мужу и с тревогой стала вслушиваться в их разговор. Ничего толком не услышала, но спустя некоторое время Георгий показался на пороге в полном военном обмундировании — он успел собраться в доли секунды. Я поняла — что-то произошло.
— Что случилось?
— Срочно одевайся, — Георгий как всегда был бесстрашен, но — по глазам видно — рассержен. — Нам надо уехать.
За полночь мы вскочили на коня и мчались до самого Орашаца. Я грешным делом подумала, что снова придётся возвращаться в Австрию — очередной разлуки с домом моё сердце бы не выдержало. К счастью, в нескольких десятках миль от Белграда Георгий остановил коня.
— Ты расскажешь мне, почему мы снова бежим со своей родины?
— Дахи ночью устроят резню. Перебьют всех сторонников султана, кого не удастся переманить на свою сторону, чтобы захватить власть. Вместе с ними казнят самых знатных сербов — священников, купцов, дворян. Нам необходимо было уехать…
Я не поверила своим ушам.
— Ты?! — вскричала я. — Ты, смелее которого я не видела отродясь, вдруг бежишь от врага и оставляешь свою землю и своих людей в лапах эти подлых дахи?!