— Но вы бежали от них! Вам нечего опасаться! Республика амнистировала вся и всех, к сожалению. Так вы перебежали или нет?
— Да.
— А что вы делали потом?
— Я писал статьи в газеты и обучал иностранным языкам.
— А где вы изучили эти языки?
— Дома, в школе, в плену.
— Так, так… — Чиновник взялся за черную бородку. — Вам было хорошо там?
— В зависимости от обстоятельств…
— Вас заставили вступить в коммунистическую партию?
— Нет.
— То есть вы не член этой партии?
— Нет.
— У нас разногласия с коммунистами, — вздохнул молодой человек с короткой бородкой.
— У меня трудностей не было.
— А не думаете ли вы, что после смерти Ленина власть коммунистов в России будет свергнута?
— Не будет.
— Так вы иного мнения, чем Томаш Масарик! — Чиновник показал на портрет и выдавил из себя, словно читал проповедь: — Почему вы приехали в республику? Вас готовили в качестве пропагандиста? Какие инструкции вам дали перед отъездом? Вы не боитесь, что мы вас арестуем? Вы знаете, что наша республика не признает советскую власть? Что вы усмехаетесь?
Ян действительно усмехнулся и не ответил на вопросы чиновника.
Чиновник встал и сказал:
— Эти документы останутся в нашем сейфе. По ним видно, что вы служили в войсках большевиков. Чехословацкая репатриационная миссия в Москве выдала вам формуляр, из которого видно, конечно, только посвященным в это дело, что вы служили в Красной Армии. Хе-хе… Но ничего, внизу в бюро вам дадут справку, что вы по всем правилам зарегистрировались. Мы — свободная страна, живите себе здесь с женой свободно и не суйтесь ни в какие дела.
Он подал Яну руку, в глазах у него появилось что-то похожее на сочувствие и приветливость.
— Но как мы будем ходить по Праге без документов? — спросил Ян.
— У нас в республике эти вещи не требуются. Демократия вас охраняет, вы это скоро узнаете.
Внизу Ян заполнил полицейские карточки на себя, жену и ребенка. За жену он даже расписался.
С легким сердцем он вышел на улицу. Они не узнали, что он собирается уехать! Формуляр «Б» выдал только то, что он служил в Красной Армии. Однако он подлежал амнистии.
Народная улица была полна лент и флагов. Прага готовилась к шестой годовщине 28 Октября[4]. На углу Спаленой улицы продавались фиалки, нежные, как дуновение весеннего ветерка. Ян купил букетик и принес его Тане.
8
Тетушка Ирки уже была вдовой.
— Мой? Он умер через год после войны, — сказала она. — Об Ирке мы узнали поздно, где-то в июне девятнадцатого. Пришли полицейские и спрашивают у мужа, нет ли у нас от Ирки каких-нибудь писем, открыток и вообще чего-нибудь. Мы сказали, что нет. И тут они нам выдали как гром среди ясного неба: «Вы знаете, пани, что его повесили?» У меня ноги подкосились, я закричала. А они говорят: «Пани, не шумите, иначе можете оказаться за решеткой…» Потом они залезли к нам в шкаф, в чемоданы, просмотрели мое шитье — все что-то искали. Не верили, что от Ирки не было писем. Мой все это время лежал, отвернувшись к стене, и не сказал ни слова. Только когда они ушли, мы оба заплакали… Ирка был хороший парень, а виселица — это плохой конец. На фронте его не убили, а повесили свои же! А что плохого он сделал? — Тетя говорила спокойно. — Вы присутствовали при казни?.. Как он себя вел?
— Этого я не видел. Я потом стоял у гроба…
— Вот как получилось… — покачала головой тетя и сняла с головы платок. Капельки пота выступили у нее на лбу. Ее седые волосы были стянуты сзади в узел.
— На что вы живете?
— Я? Сдаю квартиру одному холостяку, пожарнику, а потом, как видите, стираю… Она показала на галерею, где стояло корыто с замоченным бельем. — Я бы и вам могла стирать, если хотите.
— Спасибо…
— Вот и хорошо… А Ленин действительно умер?
— Умер.
— А ведь неправда, что о нем здесь у нас говорили и говорят, да?
— Неправда…
— Я рада услышать это от вас, пан Мартину.
Ян улыбнулся:
— В России уже нет панов!
— А здесь есть, пан Мартину. И старые, и новые.
— А как поживает Фанинка?
— И о ней вы не забыли? Вышла замуж за крестьянина, у нее трое детей. Говорят, она все еще хороша собой… Ирка ее очень любил. У вас нет ничего на память от Ирки, пан Мартину?
— Нет, только здесь, в сердце.
— Вы очень добры.
Все было сказано. Ян встал:
— Я еще к вам зайду.
— Приходите, с женой приходите. Вам ведь не будет стыдно войти с ней ко мне: вы говорили, она бедного происхождения.
— Мы придем.
И тут тетушка медленно произнесла, словно у нее окаменел язык: