Бабушка взяла внука на руки и пронесла его в гостиную. На стульях лежали подарки. Они были не богатыми, но все были рады и целовались, желая друг другу веселых праздников.
Поскольку число членов семьи было нечетным, Еничеку пришлось сидеть на коленях у Тани, чтобы обмануть судьбу, которая якобы из нечетного числа всегда отбирает одного человека.
Уха была густая. Жареный карп отдавал золотистым цветом, отец Яна снова закурил сигару.
— Ты бы мог написать рождественские стихи, — сказала мать Яну и с подавленным видом добавила, глядя на Таню: — Да, Ян был поэтом!
Это слово «был» отражало всю материнскую боль. Был, прежде чем ушел на эту войну, которая ожесточила его! Был, прежде чем исчез в России. Был, прежде чем своевольно, без родительского согласия и благословения, женился на Тане, сидящей здесь за столом, милой и хорошенькой, но все же чужой. Разве может эта иностранка понимать поэзию рождества, если у них там больше празднуют пасху, да и то теперь, наверное, не отмечают? Почему она не ходит в русскую церковь на Староместской площади, где молебен служит русский епископ и где всегда полно русских, которые молятся за свою страну и за возвращение царя? Царя убили, убили праздники, убили бога, все убили. А Яну, судя по всему, там нравилось…
Все это было в коротком слове, сказанном матерью.
— Стихи с молодостью проходят, — сказал отец.
— Но Ян пишет… — начала было Таня.
— Уже не для нас, — прошептала мать, но тут же улыбнулась и заговорила о другом.
Еничека уложили спать поздно. Таня заварила чай по-русски, а потом они до полуночи играли в войну, как это делалось в рождество с незапамятных времен. Родителям Яна казалось, что все беды от изменений, пусть даже в мелочах. Рождающие изменения от изменений и гибнут! «Так будет и в России, Еник!» — думали родители.
Когда ложились спать, Таня сказала Яну:
— Мать несчастна, мне жаль ее!
9
Болезнь началась неожиданно. Ночью мать почувствовала боли в животе. Она позвала Таню, попросив ее сделать теплую грелку. Боли, однако, становились все сильнее. Мать побледнела. Ян побежал к пани Комарковой и попросил ее сходить за доктором.
— Что с тобой, мама? — спрашивал он, вернувшись. — Что болит?
— Не расспрашивай! Доктора не зовите!
Но доктор пришел. Он осмотрел больную, вид у него был спокойный.
— Это возрастное. Делайте теплые компрессы. Не исключено, что у вашей матери будут кровотечения. Они прекратятся сами…
Врач ушел. У матери поднялась температура, потом у нее началось кровотечение, как и предсказывал врач.
Она впустила к себе только Таню. Но даже ей она не сказала, что у нее болит.
— Мама, что сказал доктор?
— Ничего, ничего, Танечка… — И мать заливалась краской стыда за свою болезнь, за старинный ночной колпак с кружевами и за распущенные волосы. Тане пришлось причесать ее.
Мать переживала еще и оттого, что не может встать и приготовить еду.
— Что у вас будет на обед?
— Я еще об этом не думала.
— Об этом надо думать! Отец к трем часам вернется с работы.
Таня бегала от материной постели в кухню и обратно к матери.
— Только пусть сюда не входит Ян, — повторяла мать, — он не должен видеть этот ужас… Это конец жизни… Я противна тебе, Танечка? — спрашивала она.
Таня застенчиво ее поцеловала. Лоб матери был покрыт холодным потом.
— У меня тоже есть мать, — сказала Таня.
Пани Мартину погладила Таню по руке:
— Только не брезгуй мной!
Отец пришел во второй половине дня и побежал к больной. Она застонала:
— Почему ты не снял пальто? Надень тапки, а то грязи сюда натаскаешь.
— У тебя высокая температура?
— Наверное, нет, мне уже лучше.
Снова ждали доктора. Он долго грел руки над камином, говорил о ледяной погоде, спрашивал отца о здоровье, но о больной даже не спросил. Потом взял саквояж и постучал в двери спальни. Доктор пробыл у больной долго. Вышел он оттуда с улыбкой.
— Немного бурный период, — сказал он. — Когда опять начнется кровотечение, делайте холодные компрессы.
Отец хотел спросить, когда пройдет температура, но сказал нечто совершенно иное:
— Женщины всегда страдают.
— Это их удел, — сказал доктор и принялся натягивать шубу. — Я зайду к вам завтра.
— Я могу позвать доктора Восмика, — сказал после его ухода Ян.