Пограничники проштамповали дипломатический паспорт пана генерального директора. Ему даже не пришлось выходить из машины. Да и таможенного досмотра не было, таможенники только честь отдали.
В тот вечер директор объединения заводов «Шкода» Вальтер писал длинное письмо в центральную контору в Праге.
А Ян писал о славянских мотивах в творчестве Ярослава Врхлицкого.
12
В мрачном малом актовом зале Каролинума Ян Мартину, которому было уже почти тридцать два года, получал диплом доктора философии. Он сдал экзамен на степень доктора, написал и представил свою дипломную работу. Ректор, декан и профессор сидели в своих сборчатых одеяниях на небольшом возвышении у стола, на котором лежал красный плюшевый футляр. Седой педель в берете, синем плаще и с факультетским жезлом в правой руке стоял как солдат на часах.
Профессор, вручавший диплом, представил обоим высокопоставленным персонам virum clarissimum[7] Иоанна Мартину из Ольшан, который, написав дипломную работу и успешно подвергнувшись установленным испытаниям, обращался с просьбой о присвоении ему звания доктор философии. Ректор и декан прослушали речь профессора, произнесенную на латинском языке, затем декан с равнодушной улыбкой на губах произнес предписанные фразы, предложив профессору осуществить церемонию вручения диплома.
— Promotor rite constitutus[8]… — произнес профессор, взял со стола плюшевый футляр, подал его Яну и предложил ему произнести клятву над факультетским жезлом и подтвердить ее рукопожатием.
— Клянусь, — сказал новый доктор.
И принялся произносить положенные слова благодарности.
На церемонию вручения диплома была приглашена Таня, удивленная, почему все это происходит с ее Яном; была здесь и мать Яна, трепещущая от гордости и волнения; отец, высокий и слегка сутулый, покусывал кончики усов. Из Дечина приехала пани Магдалена, постаревшая, но все еще стройная. Пришли сослуживцы отца и соседи из Ольшан. Какие-то знакомые родителей, неизвестные Яну. Мирек просил его извинить: у него в это время была операция. Пани Магдалена принесла Тане букет белой сирени.
Ян благодарил главу государства, старинный Карлов университет и его профессоров, а также покойного преподавателя гимназии Кубата, погибшего из-за своих антивоенных убеждений в начале войны.
В эту минуту ректор поднял голову и, прищурившись, посмотрел на губы Яна, произносившие непривычные для такой церемонии слова об империализме, политика которого прервала не только учебу, но и жизненный путь стольких учеников Карлова университета и его, Яна, путь запутала и затруднила. Ян поблагодарил также отсутствующего русского друга комиссара Окулова за дружбу и помощь в трудную минуту…
Брови декана при этих словах поползли наверх, на лоб, к самым корням волос. Он что-то сказал ректору. Среди слушателей послышался шепот.
Однако в этот момент Ян уже благодарил мать и отца за бесконечную заботу, жену, которая, покинув свой дом, приехала к нему на родину и мужественно разделяет с ним его радости и печали…
Обряд был закончен. Ректор, декан и профессор пожали руку Яну Мартину и во главе с педелем вышли, сутулясь, из широких дверей, украшенных облупившимися инкрустациями.
В сумрачном зале, по окнам которого стекали струйки дождя, начались объятия и рукопожатия, но поздравления больше относились к родителям, чем к новому доктору. Мать плакала.
Торжество по случаю вручения диплома состоялось дома, на Ольшанах, и было скромным. Фонды матери были исчерпаны. Единственным гостем была пани Магдалена. Она была весела и рассказывала о всевозможных вещах, умалчивая лишь о своем муже. Только один раз она сказала:
— Дела у пана Рюммлера идут хорошо. Он начал оказывать услуги Живностенскому банку. Позавчера он был немец, вчера чех, а завтра снова будет немцем. Ему это не помешает, даже наоборот. Дечин по-прежнему немецкий город, пожалуй, даже больше немецкий, чем раньше.
Потом она принялась говорить о Локарно, где недавно правители Европы договорились о мире на многие поколения вперед, что, по ее мнению, всегда означало близкую войну.
— Еник, ты снова будешь маршировать на восток… а пан Рюммлер снова будет хорошо зарабатывать.
Магдалена была до непристойности весела.
Уезжая вечером, она пожелала всей семье спокойствия и счастья.
— Такое положение долго продолжаться не может. А вы, молодежь, — сказала она, — будьте внимательнее… От нас, старых, уже мало что зависит.