Доктор Кабеш сидел за столом в сюртуке с высоким воротником и полосатым галстуком. Посередине его головы проходил прямой пробор. У него были длинные руки и ноги.
— Да, брат, ты попал по правильному адресу. У нас лежит твое заявление, пересланное сюда каким-то другим министерством… Социального обеспечения или просвещения… не помню.
— Просвещения, — подсказал Ян.
— Да, верно. Ты хотел бы работать в системе министерства иностранных дел?
— Я не просил работы в этом министерстве. Мое заявление было переслано сюда.
— Хорошо, хорошо, брат. А почему бы тебе не просить? Ты знаешь иностранные языки. Ты легионер, у тебя опыт. Почему нет? Конечно, руководящие посты уже заняты. Но в остальном… У нас не хватает квалифицированных работников. — Ян с интересом разглядывал доктора Кабеша. На лацкане его сюртука поблескивал крест. — Этот крест, — сказал Кабеш, заметив взгляд Яна, — послал мне Колчак за десять дней до того, как нам пришлось составить протокол о передаче его персоны Иркутскому центру. Это была трагедия. Янин этого хотел, Сыровы иначе не мог, вообще мы иначе не могли! Но, как говорят немцы, «в беде не до законов». Это должно было случиться. Колчака мы должны были выдать, чтобы спасти себя. Но колчаковцев мы спасали как только могли. Те из них, кто успел сесть в наш поезд, избежали смерти. Теперь у нас здесь большая группа русских беженцев, бывших офицеров Колчака, Деникина, Врангеля. Некоторые из них уже отличились, когда в 1923 году помогли подавить большевистский мятеж в Болгарии и восстановить порядок на Балканах. Русский народ не забудет, что мы сделали для бедных изгнанников! У нас в министерстве есть специальный отдел, который занимается нашими бездомными друзьями. И туда нам требуются все новые и новые работники, люди, которые знают Россию.
— Я уже об этом слышал, — сказал Ян с неприязнью.
— Скажите, пожалуйста, — вдруг совершенно другим тоном спросил Кабеш, — а где вы, собственно говоря, были до 1925 года? Во Владивостоке, в Харбине?
— Нет, я работал в Институте истории в Москве.
— У большевиков? Вы коммунист?
— Нет.
— Вы дезертир! — сердито брызнул слюной доктор Кабеш.
— Это как посмотреть. Ведь мы, по распространенному здесь мнению, не вели войны.
— Что вы такое говорите! Дорогой мой, вам лучше где-нибудь спрятаться, а не ходить по таким ведомствам, как наше министерство!
Ян Мартину встал:
— Извините, но меня к вам послали. Иначе я бы сюда не пошел. Но я ни в чем не виноват, и мне не нужно прятаться.
Доктор Кабеш смущенно выдавил из себя:
— Не сердись. Мы конечно же договоримся…
— Нет, — сказал Ян и вышел.
Доктор Кабеш мог схватить телефон и позвонить в полицейское управление, но он этого не сделал. Он боялся человека, вернувшегося через столько лет на родину и видевшего, пожалуй, больше, чем видели или хотели видеть другие, и знавшего, наверное, то, чего другие не знали. Таких людей не нужно пускать в республику.
Остров спокойствия нежился под теплым солнцем.
Черешни в Семинарском саду за утро расцвели. Ян Мартину шагал, насвистывая: «Весело пойте, петухи!»
16
«В четверг в половине пятого я за тобой заеду. Пойдем к Самеку» — так написал Яну Мирек Восмик.
Ян знал, что с недавних нор Мирек почти каждый четверг ходил на виллу на Наклонной улице, что на Виноградах, где жил молодой, но уже известный писатель Карел Самек.
В садиках Наклонной улицы цвели черешни, но цветочки только едва распустились. В сад Самека можно было заглянуть через решетку забора. Там были ухоженные газоны и уютная березовая рощица.
Мирек с Яном вошли. В светлой комнатке было сильно накурено. У дверей в домашнем костюме с сигаретой в длинном мундштуке сидел Карел Самек. Он протянул Яну руку и сквозь зубы произнес:
— A-а, это и есть Ян Мартину…
Ян обошел присутствующих, которые, не поднимаясь из кресел, подавали ему руку и продолжали разговор.
— Налейте себе кофе, — предложил Яну Самек.
— Не бойтесь, он не крепкий, — сказал кто-то из гостей.
Все пили черный кофе. Кофейник стоял на столике под картиной, изображающей женщину, выходящую из темноты. В двух стеклянных шкафах были книги на французском и английском языках. Кресло у широкой стены предназначалось для Масарика. Если он не приходил, оно оставалось пустым.