— Я впервые еду в Ланы, — тихо сказал он. — Масарика я еще не видел, я редко выхожу из дома.
Он сказал это, словно извиняясь, что едет в гости к главе государства. Ведь анархисты не признавали государство, но жизнь идет, люди стареют…
Машина выехала из города. Глазу открылись необъятные зеленые поля. Черешневые аллеи уже отцветали, земля пахла глиной. На горизонте дымились трубы Кладно. Жаворонки летали высоко в бледном небе. На порогах шахтерских домов лежала свежескошенная трава. Двери были украшены веточками берез. Был день святого Иоанна.
На развилке дорог они догнали колонну машин. Писатели ехали к президенту! Годура, Мрачек, Львичек, Карел Самек, Курц, Завржел, Йожа Шадек, Ян Мартину, а также врач Руда. Теперь наконец Ян увидит вблизи эти хитрые морщины под белыми усами!
— Я дезертир, — без всякого предисловия сказал он Шадеку. — Что вы на это скажете?
— Я это понимаю, — улыбнулся Шадек и ничего больше не сказал.
Машины въехали в поселок Ланы, проскользили около кладбищенской стены и завернули в липовую аллею, которая вела к замку. У будки их приветствовал постовой с винтовкой. На башенке замка развевался шелковый флаг. Был тихий праздничный день.
Гостей встретил секретарь президента и провел их в комнаты. За ними шли камердинеры в коротких фраках.
Секретарь обратился к Яну:
— Пан доктор, вы знаете, что мы с вами дальние родственники? Меня зовут Регер. Хегер в свое время женился на Регеровой. Фирма потом называлась «Регер и Хегер». Парфюмерия на Целетной улице. Она обанкротилась, как «Цезарь Бирото», совсем как у Бальзака.
— Мне мать об этом никогда не рассказывала.
— Передайте ей, пожалуйста, поклон от меня.
Доктор Регер проводил Яна и Йожу Шадека в комнату на втором этаже. Двуспальная кровать занимала большую ее часть.
— Мы не смогли каждого разместить в отдельном помещении. Здесь сорок семь комнат, но спален мало, извините. Вы приехали в одной машине и будете спать в одной постели. — Регер улыбнулся, незаметно поджав губы. — Рядом есть ванная. Пан президент ждет вас в пять часов к чаю в саду. В пять часов здесь ти-тайм[16]. — И доктор Регер исчез.
— А здесь красиво. — Йожа Шадек оглядывал спальню. Через открытое окно в комнату доносилось пение птиц. Весь парк пел. — Здесь, наверное, и соловьи есть, — грустно сказал Шадек.
— Конечно, в такой местности…
Когда они спустились вниз, гости уже собрались. Доктор Регер, беззвучно шевеля губами, сосчитал их и пригласил в сад.
Они шли по-английски — не по тропинкам, а по газону. Серебряные ели бросали серые тени, шумел фонтан. Здесь было много света и воздуха.
— Охотничий замок принадлежал Фюрстенбергам. Он полностью модернизирован, — объяснял доктор Регер. — Все внутреннее оборудование новое. Остались только камины восемнадцатого века. Президент любит здесь бывать. Архитектор Плечник удовлетворил его вкус.
Они подошли к поставленным тут же, на газоне, плетёным креслам и столикам. Им навстречу шел Масарик, высокий, статный старик с аккуратной белой бородкой, с висящими усами, с умными глазами под пенсне.
Он сначала поприветствовал Карела Самека, спросив:
— Как вы доехали, доктор?
Самек представлял тех, с кем президент не был знаком: Йожу Шадека, доктора Руду, Львичека, Мрачека и под конец Яна Мартину. Президент каждому пожал руку. Курца и Говору он приветствовал по-легионерски: «Привет!»
— Присаживайтесь, — по-простому предложил Масарик и добавил как дипломат: — Без протокола.
Доктор Регер показал на кресла. Дальше всех сел Йожа Шадек. Он только молчал и слушал. Камердинеры подавали чай с лимоном и соленые палочки. Разговор долго не клеился. Поэтому сначала говорили о погоде, о холодных майских днях и о празднике святого Иоанна. Евангелисту доктору Руде не понравились березовые ветки на шахтерских домах. Он начал рассказывать миф о Яне Непомуцком. Президент помешал ложечкой чай, молча отпил и прервал разговорившегося Руду вопросом:
— Ведь вы член организации «Сокол»? Что будет на слете?
Доктор Руда стал рассказывать о предстоящем слете, о спортивном празднике в день его открытия.
— Это понятно, — сказал Масарик. — Я имел в виду политический аспект. Что готовит Гайда?
— Готовить может, но сделать — нет.
Президент поднял палец, словно желая что-то сказать, но не сказал ничего. Все морщины у его усов разгладились словно веер. Под усами мелькнули длинные старческие зубы.
— Прага не Владивосток… — сказал Курц.