Ян подробно рассказал, как комиссар 5-й армии Окулов показал ему документ о продаже этого оружия атаману Семенову. Документ был захвачен Красной Армией при взятии Читы — штаб-квартиры Семенова.
Бумаги журналистов за спиной у Яна зашелестели.
— Пан свидетель, вы помните дословный текст этой бумаги? — спросил председатель.
— Я точно знаю, что на бумаге в качестве получателя денег стояла подпись некоего By, китайца, доверенного лица чехословацкого полковника «H. Н…». Китаец подписался русскими буквами. К шифру «H. Н.» атаман Семенов собственноручно дописал — Горжец.
— Вы хорошо знали почерк атамана Семенова?
— Нет. Но комиссар Окулов этот почерк и подпись знал. Это очень характерная подпись.
— Почему это дело вы предали гласности только через шесть лет?
— Я считаю нынешнее время наиболее подходящим.
Председатель зевнул и спросил адвокатов, нет ли у них вопросов.
Доктор Татарка встал и спросил, видел ли еще какой-нибудь чехословацкий гражданин, который ныне проживает на территории страны, этот документ?
— Не знаю, — ответил Ян.
— Не был ли этот документ подделан?
— Нет, — очень громко сказал Ян.
— Не подделали ли вы, пан свидетель, эту бумагу сами?
— Если я сказал, что документ не был подделан, то это значит, что я тоже его не подделывал.
— А не придумали ли вы, пан свидетель, все это дело?
Доктор Клоучек вскочил:
— Я требую, чтобы свидетель не реагировал на подобные инсинуации! Что вы этим хотите сказать, пан доктор Татарка?!
— Господа, господа… — вздохнул председатель. — Пан свидетель, вы можете не отвечать.
Доктор Татарка побледнел. Он поднял руку, встали злобно сказал:
— Я хочу сообщить, что мой клиент подаст в судна свидетеля за оскорбление личности и за лжесвидетельство.
Председатель замахал рукой:
— Это ваше дело, пан доктор. Не отвлекайте нас.
— Я лжесвидетель?! — воскликнул Ян.
— Да, вы! — крикнул доктор Татарка.
Доктор Клоучек выпрямился и заговорил:
— Пан председатель, почему вы допускаете, чтобы свидетеля перед судом публично оскорбляли? Это неслыханно!
Председатель постучал пальцами по столу:
— Я призываю обоих господ юридических представителей к порядку.
Все замолчали. Журналисты положили карандаши.
Председатель спокойно обратился к доктору Клоучеку:
— Пан доктор, вы хотите задать свидетелю какой-нибудь вопрос?
— Нет, спасибо, — ответил Клоучек и, обратившись к Яну, ласково сказал: — Будьте спокойны, дружище, правда победит!
— Паи Мартину, ваш допрос в качестве свидетеля окончен, вы можете удалиться, — сказал председатель и при этом указал пальцем на дверь, словно выгонял Яна.
Ян вопросительно посмотрел на Клоучека.
— Идите, дружище, — сказал Клоучек, — мы все теперь решим без вас.
Ян выходил из зала суда. Минуту назад он вошел туда, чтобы доказать правду. Он сказал правду. Теперь он уходил, обвиненный в сознательной лжи и нарушении присяги…
Он прошел рядом со скамьей журналистов.
Одни писали, другие с усмешкой смотрели на его сумрачное лицо.
Ян вышел из здания суда. Стоял душный летний вечер.
21
Ян медленным шагом шел к Влтаве. Он не знал, почему шел туда. Он только знал, что не может идти домой. Таня с Еником уехали в Мукаржов по приглашению пани Клаусовой, жены капитана Клауса, на две недели. Начались каникулы, уроки русского закончились, но ни о каком отпуске они и думать не могли. У них не было для этого средств, и приглашение в Мукаржов было очень кстати.
Но уезжала Таня рассерженной. Ей не понравилось, что Ян помогал писать эту статью. Чего он этим добился? Все, что было в статье, — святая правда. Но кому эта правда была нужна? Почему Ян не посоветовался с Миреком? Правда, Мирек сам рассказал об оружии Самеку. Но он же не хотел, чтобы об этом печаталось в «Демократической газете». Это чуждый мир. Зачем Ян лезет в его споры? Так сказала Таня вечером накануне отъезда в Мукаржов.
Ян не мог пойти домой. Как сумеет он рассказать родителям, что обвинен в лжесвидетельстве? Отца хватит удар. Но завтра они об этом все равно узнают, прочитав «Политику». «Наше имя опозорено», — скажет мать и заплачет.
Заплачет по праву. Имя Мартину будет склоняться в газетах. Многие прочтут обвинение, но ничего не узнают об оправдании, которое когда-нибудь все-таки будет. Все будут думать, что Мартину лгал и нарушил клятву. А может быть, из зала суда этот слух уже распространился по городу и многие из тех, кого он встречал на Лазарской улице и на набережной, уже думают так?