— Поэтому и приезжают в Париж господа из Праги?
— Поэтому. И поэтому ты должен уехать. Проси сам, прежде чем тебя отзовут. Это мой тебе совет.
Неожиданно ее глаза наполнились слезами.
— Почему ты плачешь?
— Потому, что ты счастлив, не зная, что будет, и потому, что я знаю, что будет.
— Беги прочь от своего ремесла!
— Не могу, Енда.
В ресторан ввалились продавцы газет. Официанты начали их выгонять, но по залу, взбудораженному мальчишескими голосами, уже разлетелись газеты специальных выпусков.
«Пожар рейхстага в Берлине!», «Геринг заявил, что пожар — это покушение коммунистов на гражданский мир в Германии!», «Ожидаются репрессии в отношении левых партий!», «Поджигатель был арестован в горящем здании. Это коммунист Ван дер Люббе!».
Ян купил номер «Пари Суар».
У стола, где сидели немецкие эмигранты, раздавались возгласы: «Ложь! Провокация!»
Потом настала тишина. Она распространялась по залу от стола, где, склонив головы, сидели немцы.
— Они убежали от концентрационных лагерей, — говорила Маша. — Почему они стали грустными? Им бы надо было радоваться!
— Пойдем на улицу!
Ян заплатил. Они вышли на бульвар. Вход в храм святой Магдалены был освещен. Перед ним стояло много автомобилей. Между колоннами по ковру к машинам спускалась процессия свадебных гостей. Невеста была в белом, с фатой на голове. В руке она несла букет орхидей. Пыталась улыбаться. Женихом ее был старик. Пару снимали на кинопленку в блеске рефлекторов.
«Миллионная свадьба», — шептались собравшиеся зеваки.
Из храма на притихший бульвар проникли звуки органа. Лучи прожекторов устремились ввысь, озарив на мгновение рельеф скульптуры Лемара «Последний суд».
Свадебные гости сели в автомобили. Яна и Машу понесла волна прохожих, торопящихся домой.
— Парижане рано ложатся спать. Только одни иностранцы бодрствуют по вечерам, — сказал Ян.
— Мы иностранцы и будем бодрствовать. Сегодня в последний раз! — Маша взяла Яна под руку. Они остановились на мгновение перед храмом святой Троицы.
— Ты снова ведешь меня на Монмартр? — спросил Ян.
— Нет. Пойдем в «Гран Гиньоль». Хочу посмотреть на убийства.
В полупустом небольшом здании театра было темно — и в зале, и на сцене. Но вот на сцене вспыхнул зеленый свет, и в нем появилась фигура убийцы. Он насвистывал мелодию из «Пер Гюнта» Грига. Убийца преследовал босоногую девочку. Вот он обнял ее за талию и потащил за кулисы. Были слышны нечленораздельные звуки, поцелуи, а потом раздался крик. Крик захлебнулся, и через некоторое время душитель выполз из темноты. Ступая на носки ботинок, он кружил вокруг окровавленного платочка. Вместе с ним кружилось красноватое пятно света…
«Убийца среди нас» — так называлась пьеса.
— Ты любишь смотреть такие страшные вещи? — спросила Маша.
— Ведь он убил ребенка!
— И мы готовимся убивать детей, — сказала Маша, вся трясясь от страха.
Ян встал. Сзади в зрительном зале закричали, чтобы он сел. Но он двинулся к выходу. Маша пошла за ним.
— Давай пойдем на Монмартр!
Они пошли по крутым улочкам, уступая место машинам, которые везли в мюзик-холлы галдящих моряков. Обошли кладбище по улице, названной в честь адъютанта Наполеона генерала Коленкура, и снова подошли к белому храму, откуда в первый раз смотрели на Париж.
Маша взяла его за руку:
— Еще раз посмотрим на этот город. Сейчас ночь, но город светится. Небо над ним красное, как над всем миром, который еще не знает, что уже объят пламенем. Здесь мы простимся. Навсегда. Если я кого-нибудь и любила, так это был ты. Это было в то время, когда я была Машей, которая с трепетом читала стихи Совы, а на Петршинских холмах стоял запах цветущих лип. Когда же спустя много лет я увидела тебя в кабинете Лаубе, я решила тебе отомстить. За то, что ты остался чистым, а я была осквернена окружающим миром. Я так и останусь в этом мире, потому что дошла до того места, откуда путь лежит только вниз. Иди омой дома свою душу. Ничто на тебе не должно от меня остаться. Найди свою жену и сына и спасись, если сможешь. Я уже не смогу. — Она села у его ног. Не плакала. Потом сказала: — Прости меня!