Не было снега и мороза, как в тот зимний день 1924 года.
Сентябрьская ночь была теплой и сырой. От Лан до Праги путь недолог. Ян знал его хорошо. Дорога шла через шахтерские поселки и крестьянские поля, которые к этому времени уже давно были убраны. Вдоль дороги росли аллеи из кустов рябины. Плоды уже созревали. Вдалеке пылали домны города Кладно. В ту ночь повсюду горели и другие огни. За деревенскими гумнами зажгли костры. Вдоль дороги рядами стояли члены физкультурной организации «Сокол» и легионеры с горящими факелами в руках. В промежутках между факелами чернела глубокая непроницаемая тьма. Лица людей при свете мерцающих факелов, казалось, принадлежали страшным чудовищам.
— Откуда они поедут? — шепотом спросил мальчик отца.
— Со стороны Белой горы.
— Это где была та самая битва?
— Да, Белогорская битва.
— Папа, мне не хочется здесь стоять!
— Скоро уйдем…
Впереди молчаливых толп народа выстроились, начиная от Бржевнова и до самого Града, шеренги легионеров и членов «Сокола». Каждый пятый сжимал в руке пылающий факел. С факелов капали тяжелые слезы горящей смолы. В окнах домов и домиков загорелись свечи, украшенные черными шелковыми лентами. Месяц плыл высоко в небе, временами скрываясь за серыми тучами.
В тишину ворвался стук конских подков — вначале глухой, наподобие ударов бубна, а потом с металлическим звоном.
Словно из-под земли при свете огня выросла фигура всадника с обнаженной саблей. Каска надвинута на глаза. Стальной клинок блестит красными бликами. Конь с черной попоной грызет удила и встряхивает гривой.
Вслед за первым всадником из темноты вынырнули целые ряды других кавалеристов — у всех обнаженные сабли, склоненные к правому плечу. Все молоды и печальны. Вздымая пыль, скакали они сквозь огненную аллею.
И вот показалась стеклянная колесница, освещенная изнутри светом, который падал на красно-белый флаг с голубым клином, покрывавший узкий блестящий черный гроб. На страговской колокольне зазвонил погребальный колокол.
Факелы склонились к земле. Смола стекала горящими капельками на мостовую, горела там, искрилась и гасла.
Катафалк с гробом, накрытым флагом, бесшумно удалился в сторону Погоржельце.
Появился и растворился во тьме еще один драгунский эскадрон. Раздались звуки колоколов костела…
48
Доктор Регер пригласил Яна в кафе «Ривьера».
— Эти торжественные похороны вызвали у меня нервное потрясение, — заявил он. — Ведь я столько лет, буквально днем и ночью, находился рядом с ним. Даже жениться не нашлось времени. Этот человек захватывал вас целиком и навсегда… Но мне хотелось бы поговорить с вами на иную тему.
Кафе, в котором они сидели, часто навещали в первое время своей эмиграции немецкие беженцы. Там проводил время знаменитый Томас Манн, которого объявил своим гражданином небольшой чешский городок Просеч, прежде чем он нашел себе родину в Америке. Бывал тут и поэт Иоганес Бехер, господин Лазари — социал-демократ из Гамбурга, а также Отто Штрассер — наиболее крикливый из всех немецких эмигрантов, фашист по взглядам, ненавидевший Гитлера за то, что сам хотел стать Гитлером. Теперь эмигранты переселились в крупные кафе в центре города, где за ними труднее было следить. Отсюда было недалеко до Града, поэтому Редер и предложил именно это кафе.
В эту послеобеденную пору Регер и Ян оказались единственными посетителями. Регер поинтересовался состоянием здоровья пани Мартину-старшей, папаши Яна Войтеха, Еничека, работой Яна в редакции.
— Работы прибавится, — резюмировал он. — Ни с того ни с сего мы становимся знаменитой страной. Еще недавно многие даже не знали, как выговаривается название нашего государства. Представители различных партий из Франции и Англии, конгрессмены и сенаторы из Америки вереницей тянутся в Град, так что у президента голова кругом идет. Я сижу перед входом в его кабинет, любуюсь обнаженными русалками на гобелене и думаю, что для одного человека эта нагрузка слишком велика. Но ведь он получил то, чего хотел!
Регер помолчал, словно обдумывая, стоит ли ему развивать эту тему дальше.
— Бенеш с одной Москвой не пойдет так далеко, если уйдет в сторону Париж, а Париж уйдет наверняка. Вот что, кузен, я хотел вам сказать. В соответствии с этим вам нужно и действовать.
— Но ведь у нас есть договор…
— «Договор, договор»! У нас есть договор! Но ведь договоры бывают разные. Раньше в этом кафе сидели немецкие эмигранты, их сейчас полно в Праге. Они издают газеты, имеют кабаре. Гитлеру это не нравится. И теперь договариваются о том, чтобы пребывание в Праге для эмигрантов стало невыносимым. И в печати скоро настанет конец нападкам на Гитлера. Это называется «взаимное перемирие». Вы еще останетесь без работы, кузен! А поскольку беда никогда не приходит одна, наша тайная полиция станет сотрудничать с гестапо, чтобы устранить затруднения в отношениях между нами и третьих рейхом. Говорят, что целью такого сотрудничества будет борьба против экстремизма, то есть против фашизма и коммунизма, но в действительности борьба будет только против коммунизма. Разве гестапо предпримет что-либо против фашистов? Мы сами передаем Гитлеру списки наших антифашистов. Видимо, и вы, кузен, числитесь там. Вот вам и договоры. Ха-ха…