Тем не менее четники попросили объехать площадь стороной. Оттуда доносился протяжный рев. «Хайль, хайль, хайль!» — изрыгали тысячи глоток. Потом послышались звуки песни, в которой говорилось, что германская отчизна может быть спокойна, так как на Рейне верно и твердо стоят посты.
Машина уже давно выехала на дорогу, ведущую к Марианске-Лазне, а по тропкам и дорожкам между цветущими лугами все шли и шли мужчины и женщины в белых гольфах и со значками судетонемецкой партии. Они торопились на митинг в Плану. Проходили и группы строем, по четыре человека в ряд. Впереди шли барабанщики.
В Марианске-Лазне они увидели обычную для воскресенья картину: много автомашин из Лейпцига, Веймара, Амберга и Дрездена, а также из Праги. По колоннаде прогуливались разодетые гости. Официанты в ресторанах говорили только по-немецки. Развевались знамена судетонемецкой партии. Над входом в Курортный дом висел флаг Чехословацкой республики.
В парке на низеньком каменном кресле сидел бронзовый Гете, держа в левой руке рукопись элегии о юной Ульрике — своей поздней любви.
Таня рассказала:
— Вы в Праге, наверное, об этом еще не слыхали. Позавчера на дороге в Карловы Вары задержали дочь английского лорда Юнити Митфорд. У нее не оказалось чехословацкой визы. Четники осмотрели ее багаж и в чемодане нашли стихи на английском языке, сочиненные Юнити в честь фюрера. Там же лежал изящный кинжал с гравировкой: «Верный навеки Адольф Гитлер…» Четники запросили Прагу, как поступить с барышней. Поступил приказ: никаких вещей у дамы не трогать, а ее саму вместе с машиной сопроводить до границы у Хеба. Она не желала ехать. Кричала, ругалась, плевалась. Якобы ей нужно встретиться с Франком. Но ей не пришлось с ним поговорить.
— Тяжелая работа у вас, товарищ Попова, — произнесла библиотекарша.
— Да… Генлейновцы ненавидят меня, я для них — «красная» Таня, которая посылает в ТАСС «неправдивую» информацию. Неспокойная работа.
Перед Тепле Таня с Еничеком вышли и остались в лесу. Они рвали цветы, распевали песни. Таня расспрашивала про школу, про бабушку и дедушку. Еничек уже начинал хорошо говорить и писать по-чешски. Он рассказал, что бабушка без конца спрашивает, где же его мамочка, но он всегда отмалчивается.
— Скоро я вернусь домой, Еничек. Все будем вместе…
Игумен монастыря в Тепле принял омскую библиотекаршу и двух журналистов в светло-голубой комнатке. Он появился с палкой в руке, тяжело волоча грузное тело под белой сутаной. У него было одутловатое лицо, багровая шея и насмешливый взгляд из-под седеющих взлохмаченных бровей.
С немецкого переводил Ян. Игумен со вздохом сказал:
— Наступили плохие времена. И сюда, в монастырскую тишину, проникают политические распри. Конрад Генлейн возвратился из Лондона. Успешно выступил там. Это нас радует. Он беседовал с мистером Ванситартом. Британский заместитель министра иностранных дел является католиком. Был в иезуитских школах. Выдающаяся личность. Разбирается в судетских проблемах… А вы изволили работать в Сибири? — обратился он к Елене Николаевне. — Разве в Сибири тоже есть библиотеки с библиотекарями и библиотекаршами? Вы уже, видимо, давно оттуда уехали. Белая?
Он имел в виду, что русская гостья является белоэмигранткой.
Владимир Иванов внес ясность:
— Вы были проинформированы, господин игумен, что Елена Николаевна прибудет к вам в моем сопровождении. А я являюсь корреспондентом советского агентства печати!
Игумен не повел даже бровью. Взяв щепотку табаку из эмалированного портсигара, он сказал:
— Брат настоятель покажет вам библиотеку. — Опершись о палку, он встал: — Просто счастье, что и среди чешского народа ныне находятся люди, знающие цену справедливости. Вы не бойтесь, войны не будет! Фюрер с божьей помощью все проблемы решит мирным путем…
Потом брат-настоятель провел гостей в библиотеку. Гостья из Сибири должна была сделать запись в книге посетителей.
— Пожалуйста, пишите по-русски. Это символично в наше время, — попросил настоятель.
Монах проводил их до ворот, где они попрощались. На обратном пути забрали в лесу Таню и Еничека и завезли Таню в Марианске-Лазне. Там ее ожидал мужчина с мотоциклом. Прощаясь, Таня просила Яна снова приехать к ней, и побыстрее. Долго смотрела на Еничека и гладила его по волосам. Попросила Елену Николаевну поклониться Сибири…
Деревни по дороге в Пльзень выглядели совершенно иначе, чем утром. На крышах развевались флаги судетонемецкой партии. Группы патрулей в черных пиджаках слонялись по улицам. Подростки издевательски приветствовали их пражскую машину вытянутой правой рукой. А другие бросали вслед камни. Все в машине вздохнули, когда миновали эти проклятые места, когда на белых заборах перестали красоваться черные свастики.