Корректор принес Яну гранки этой статьи. Прочитав статью, Ян направился к Гинеку:
— Пан коллега, до тех пор, пока я веду иностранный отдел, эта статья не выйдет.
Гинек поднял голубые глаза от газеты «Прагер тагблатт» и, побледнев, решительно произнес:
— Эта статья выйдет!
— Тогда я уйду!
— Пожалуйста, можете уйти, к примеру, в «Руде право», пока ее кончательно не запретили. Директор Аммер, который вел со мной переговоры от имени правления, придерживается подобного же мнения.
— Я ухожу по собственному желанию!
— Об этом я сообщу администрации! Честь имею кланяться!
Таня была счастлива.
— Наконец-то ты, Енда, стал свободным!
— Ты знаешь, что происходит? Нас предают!
— Уже давно, Енда!
— Я снова безработный!
— Как и тысячи других. Через неделю я буду совсем здоровой и тогда меня отсюда выпустят. Пойдем вместе на улицы!
— А потом?
И они начали говорить о Еничеке, о том, как бабушка покупала ему противогаз.
— Танечка, ты уедешь с родителями и с Еничеком куда-нибудь в деревню. В Праге все равно будет эвакуация!
Она с улыбкой взглянула на него своими большими веселыми глазами и, обвив шею руками, прошептала:
— Ох, ты, большой ребенок, ведь я должна работать!
Начало смеркаться, и ему пришлось расстаться с Таней.
Под звездным ночным небом Прага никак не могла уснуть. На всех перекрестках стояли группы людей и оживленно дискутировали. Пассажиры в трамвае читали вечерние газеты. В парках на лавочках не видно было влюбленных, но лавочки не пустовали. И млад и стар говорили об удивительных вещах, которые происходили, но о них в газетах не было ни слова. И радио об этих вещах молчало.
— Я слушал радиостанцию Вены. Ругают нас на чешском языке. Гайда собирает своих приверженцев. Через месяц исполнится двадцатилетие республики. К тому времени уже будем воевать.
Послышался голос молодой девушки:
— Войны не будет! Гитлер побоится! А правда, что на аэродроме в Кбели стоят советские самолеты?
— Кто знает. Если не стоят, то прилетят, когда наступит время.
— Русские войска к нам не придут! Сначала им придется разбить Польшу.
— Польшу? Для них это было бы пустяковым делом.
— В любом случае какой-нибудь коридор они найдут!
Кто-то весело рассмеялся. Но тут раздался еще один голос:
— Я не верю Франции и этому Чемберлену!
Люди надолго замолчали. Они смотрели на небо, усыпанное осенними звездами — далекими и холодными.
На сердце у них было неспокойно.
Они слышали, слышали звон предательства…
60
Четыре дня люди терпеливо ждали.
Четыре дня с раннего утра до полуночи радиостанции Геббельса изрыгали по их адресу ругательства. Четыре дня неслись ругательства из Берлина, Вены, Мюнхена и других городов германской империи. По радио чехов обзывали гуситами, что, впрочем, никого из них не обижало. Так же спокойно они относились к прозвищу «большевики». Но против обвинений их в бандитизме и в развязывании войны все чехи протестовали.
Четыре дня чешская пресса и радио призывали сохранять спокойствие и порядок: «Верьте своему правительству! Верьте своему президенту и армии, которая готова защитить вас!»
Да, армия находилась в состоянии готовности: она занимала доты и укрепления, патрулировала в горных районах, устанавливала проволочные заграждения. Саперы минировали туннели, виадуки и подступы к населенным пунктам. Завалы, разобранные в тот период, когда лорд Ренсимен приезжал в эти края, чтобы побывать на уик-энде в знатных замках, были вновь восстановлены, в дремучих лесах раздавался стук топоров и звон пил. Связисты прокладывали кабели. На полянах и вдоль опушек лесов, впереди укреплений, зачернели свежие окопы. Солдаты прикрывали брустверы ветками зажелтевших берез и зеленым лапником. Криками и взмахами рук солдаты приветствовали появление в ясном небе чехословацких самолетов.