— Кончайте с отсрочками! Созывайте совет министров и принимайте англо-французские условия!
Президент распорядился созвать совет министров. Совет принял условия, испытывая сильнейшее давление со стороны Англии и Франции. Министр иностранных дел Крофта сообщил об этом другим странам. Им была проведена пресс-конференция в Чернинском дворце, на которой он чуть не плакал. На пресс-конференции Ян уже не присутствовал. Вместо него в автомобиле приехал важный и самоуверенный редактор Гинек.
Так вся страна узнала о капитуляции. На людей произвел впечатление рассказ, как поднятый с постели президент под воздействием крика, угроз и топанья ногами был вынужден подчиниться. Они чувствовали себя оскорбленными за президента, за свою страну и за самих себя. Особенно было больно, что их бросила Франция — любимая, сильная, дорогая страна… Англии, правда, никто и никогда не доверял… Зачем мистер Чемберлен снова собирается лететь к Гитлеру, на этот раз в Годесберг на берега Рейна? Неужели ему мало того, что в Берхтесгадене Чехословакию унизили и предали?
Многие удивлялись, почему президент не знал заранее о ночном визите. Ведь Град — не голубятня! Как могли послы попасть в Град, который ночью заперт, и как они без доклада вошли в покои президента? Кто их пустил? Не пытается ли правительство скрыть какие-то факты от народа, который не намерен сдаваться?
— Измена! — разнеслось по всей стране. — Долой предателей! Мы не позволим этого! Мы не капитулируем! Неправда, что мы должны уступить англо-французскому диктату! У нас есть верный союзник — Советский Союз! Мы и сами не беззащитны! У нас есть войска! Да здравствует армия! Долой капитулянтское правительство!
Придя после посещения Тани в санатории на Вацлавскую площадь, где пражане обычно собирались в праздничные и печальные дни еще с 1848 года, Ян увидел на тротуарах группы возбужденных людей. Но они не спорили, а внимательно прислушивались к речам случайных ораторов. Были тут и рабочие, которые пришли прямо в спецодежде. Женщины и девушки оделись по-праздничному.
На площадь беспрерывным потоком вливались все новые группы людей. В районе Мустека запели «Интернационал». Но чаще всего со всех сторон Вацлавской площади доносилась тоскливая мелодия национального гимна «Где моя родина?». Люди обнажали головы. Мужчины выпрямлялись и вытягивали руки по швам. Полицейские и военные отдавали честь.
И вот площадь заполнилась целиком, люди стояли плечом к плечу. Кто-то выступал, говорил о славянской социалистической России, которая не оставит Чехословакию, если народ не захочет сдаваться.
— Демократические силы на западе Европы свергнут свои правительства и поспешат нам на помощь!
— Позор капитулянтам!
— Дайте нам оружие, мы заплатили за него!
Где-то раздались крики:
— На Град! На Град!
Ян находился в толпе, которая шла на Градчаны но Нерудовой улице.
— На Тгуновской улице английское посольство! — раздавались голоса.
— Оставьте посольство в покое! — отвечали другие голоса. — На Град! На Град!
Стало темно, когда передние ряды достигли Градчанской площади. Там уже гудела другая толпа людей, пришедшая с красными знаменами с Велеславина и белогорских предместий. Они без конца пели «Песню труда». Во время пауз выкрикивали хором:
— Мы хотим оружия! Дайте нам наше оружие!
На флагштоках перед Матиашовыми воротами развевались два огромных бело-красно-голубых флага. Над крышей Града на ветру трепетал шелковый президентский флаг.
— Бенеш дома! Пошли к Бенешу!
За закрытыми решетчатыми воротами на первом дворе стоял отряд конной полиции. Охрана Града не показывалась, хотя она находилась в состоянии готовности. Она состояла из одного взвода солдат, облаченных во французское обмундирование.
Из Нерудовой улицы к площади выливались тысячные, десятитысячные волны людей. Шли от Погоржельце.
— К Бенешу! Пусть ответит на наши вопросы!
Кто-то стоял на каменной ограде и командовал:
— Раз, два — взяли!
Решетчатые ворота рухнули. Люди растекались по двору. Конные полицейские под крики толпы пятились назад. Лампы на первом и втором дворе погасли.
Ян шел впереди. Он шел с человеком, которого до сих пор ни разу в жизни не видел, но который стал ему чрезвычайно близким. Они шли рядом, шаг за шагом. Идти было тяжело: на них давили сзади, спереди, с обоих боков. Но шедший рядом все равно торопился. Был он в коротком пиджачке, взъерошенный, без кепки. И все время повторял: