Тая плавила лакомство неподвижным взглядом.
– Хочешь? – спросила Люся, освободив от упаковки соблазнительно подтаявший толстенький шоколадный брусок.
– Нет, – быстро ответила Тая, отрезав себя этим коротким словом от возможного соблазна.
– Хорошо тебе, – жуя, прокомментировала Люся, – у тебя сила воли. А у меня – ляжки.
Она ущипнула себя за сочную загорелую мякоть бедра. Потом шлепнула в шутку. Здоровая девичья плоть заколыхалась.
Тая молчала, разглядывая на кончике пальца свежую каплю смолы, прозрачную, как желтое стеклышко.
Сила воли… Эх…
Майя Плисецкая говорила: женщина один раз в жизни делает выбор, вкусно есть или хорошо выглядеть.
А ты все никак не определишься.
– Расскажи, как у тебя получилось похудеть? Ты считаешь калории? Или ешь только определенные продукты? Ты совсем не ешь сладости?
– Я мало ем, – уклончиво ответила Тая.
– Ну сколько примерно?
– Да не знаю я! Глупые вопросы ты задаешь!
– Не сердись. Я же ничего такого не имела в виду… Просто хотела узнать. Может, мне тоже…
Тая устыдилась своей вспышки. Подруга ведь не виновата; как и все прочие – родители, одноклассники, шапочные знакомые, которые походя замечали перемены во внешности Таи, – Люся заговорила о еде и диетах не со зла, а потому что не знает.
Ноябрь
Раздача передач. Обычно это происходит через час-другой после обеда – вроде как полдник. Царица-нянька ставит на стол пухлый пакет. Запускает туда свою надувную руку, добывает «Сникерс».
– Твое, – протягивает Наташке.
Наташка мотает головой – не буду, мол.
Светка за нее объясняет:
– Она же беременная. А «Сникерс» вредный. Ей вредное нельзя.
Светка деловито накрывает «Сникерс» ладонью.
– Куда? На место положь! – рычит нянька.
Ире Мальцевой достаются кефирчик «Тёма» и упаковка печенья. Она пододвигает их к себе обеими руками, но в умных карих глазах – никакого энтузиазма. Мальцева же не ест.
Буйная Ленка получает слойку с джемом и апельсин.
Светка – яблоко. Она торжественно меняется передачами с Наташкой. Наташка беременная: ей нужны витамины.
Ленка отдает Наташке свой апельсин.
Тая получает банан и батончик-мюсли.
«Блин… Ты просила йогурты жирности 0,1 %».
«Не злись на маму».
«Охо-хо. Спасибо ей, хоть не купила суперкалорийных шоколадок или булок!»
«Маме нелегко, пока ты здесь. Но она хотя бы делает вид, что понимает тебя».
Можно, конечно, отдать банан Наташке, но нянька смотрит. Другим можно подкармливать беременную, но она, Тая, должна съедать все. Так в карте написано.
В пакете осталась передачка для Корневой: сок и шоколад «Аленка».
Катя жалобно спрашивает:
– Бабушка?
– Ничего не принесла твоя бабушка, сиди, – угрюмо констатирует нянька, почесывая красное ухо.
Она распатронивает корневскую шоколадку, протыкает трубочкой пакет с соком.
– Бэм! Бэм?
– Ешь давай, – нянька запихивает Корневой в рот кусок шоколада так же, как до этого пихала слипшиеся в комки макароны с фаршем.
Вряд ли Корнева понимает различие между тем и другим. Она чавкает, рот ее черен. Нянька пихает ей трубочку. Корнева сперва дует в нее вместо того, чтобы тянуть, – сок брызгает во все стороны.
– Туда надо, а не обратно! Дура, не дуй! Соси!
Хихикает Светка.
Наташка, как лошадь, хрумкает яблоком.
Август
На стене – выцветший ковер с сюжетом «Три богатыря». Фотографии приколоты к нему булавками с головками-горошинами. Черно-белые, цветные. Ветер дует в окно, и они шевелятся – сухие листья древа жизни. Не всех людей на них Тая может назвать. Друзей бабушки, дедушки, родителей. Людей, давно умерших.
Над кроватью Таи бормочет в ночных сквозняках эта пестрая крона.
Незнакомый мужчина и незнакомая девушка в простом белом платье. Позади них – деревянная часовня. На истертой фотографии почти не видно деталей, складки длинной юбки кто-то подрисовал карандашом. Молодожены? Оба держатся старательно, неловко соприкасаются плечами – точно две керамические кружки. Будто им очень важно, как они получатся. Но вспышка застала их врасплох. Понес– ла их лица в будущее детскими, удивленными. Они снимались дважды в жизни. Это прабабушка с прадедушкой. Общие для Люси и Таи. Родители Люсиной прабабушки, Таиной бабушки и еще шестерых детей, прорастивших семейное древо в разных городах, разветвивших его детьми, внуками, правнуками, между собой уже чужими, непохожими…
На скошенной траве расстелены сброшенные куртки. Молодые люди расселись полукольцом – сияя глазами, зубами, счастливыми ямочками на щеках, они передают друг другу термос – привал. Собака, пробежав по переднему плану, оставила вечности лишь заднюю лапу и черную комету смазанного хвоста. На тропинке стоят позабытые корзины с грибами, ведра с ягодами. Это Люсин дедушка, его брат дядя Коля, их племянница Галя, мама Таи и друзья. Угол снимка оторван – тропинка будто бы уходит в другую реальность. Свернув туда, наверное, они могли бы навсегда остаться такими: смеющимися, осиянными зарей жизни. Люсин дедушка не ослеп бы, дядя Коля не сгорел бы у себя на даче, а их племянница Галя не родила бы сына-инвалида.