– Задумалась, будто замуж зовут. Садись. Я тебе чай наливаю. – Люсина мама решительно выставила на стол еще один прибор.
В каком-то смысле ты ни при чем. Они ведь НАСТАИВАЮТ.
Тая села. Струя кипятка упала в красноватую от крепости заварку. В прозрачной чашке взвился вихрь чаинок.
На блюдце перед Таей возникли две оладушки – широко распахнутые глаза чудовища. Чудовище смотрело на нее испытующим взглядом.
Ты все еще можешь спастись!..
Просто выпей чай.
Чай без сахара.
Без сахара!
Тая тоскливо взглянула на чашку с чаем. И взяла в руку оладушку. И откусила.
Слова «кушать» и «искушение» не случайно похожи…
Нежное тесто, тающее на языке. Распаренные кусочки тертого яблока. Тонкая, как калька, корочка в золотистых кружевных узорах.
Еще один кусочек. И еще. Вот и вторая оладушка исчезла. Тая вспомнила, что не попробовала со сметаной.
ТРИ оладушки. Это нормальная порция нормального человека. На завтрак. ТРИ оладушки – это еще не очень много. Не НАСТОЛЬКО много.
Тая продолжала успокаивать себя до тех пор, пока оладушек не стало восемь. Девятую оладушку она держала в руках. Десятая ждала на общем блюде. Последняя. Тая не хотела портить ее, не убедившись, что остальные уже наелись.
Теперь уже все равно, сколько ты съешь.
Можно навернуть бутерброд с брынзой.
А потом с ветчиной.
И чаю с конфетами попить тоже.
Уже без разницы. Уже и так много.
Уже СЛИШКОМ много.
Ты не сможешь себя простить.
И тебе придется делать ЭТО.
Поэтому чем больше ты съешь сейчас, тем лучше.
Ты испытаешь вкус всей этой еды.
А потом сделаешь ЭТО.
И не растолстеешь!
Помогая после завтрака Люсе убирать посуду, Тая торопила время.
«Уйти сразу было бы жутко невежливо. Дескать, пожрать пришла… Да и сейчас невежливо. Люся подумает, что ты странная».
«Ну и наплевать. Толстеть теперь, что ли? Сделаешь ЭТО и вернешься».
Секунды укатывались с тарелок каплями. Падали солнечными мячиками с яблонь и акаций, что росли в саду перед домом.
Люся выставляла посуду на сушилку.
Пахло хозяйственным мылом.
Тая обернулась, услышав скрип ступеньки крыльца.
– Привет, девчонки!
Захар.
Захар!!!
В животе у Таи подхватило, как при езде по крутым холмам, когда тело отрывается от сидения велосипеда.
Ей нестерпимо хотелось остаться, но она не могла.
Нет ничего важнее, чем сделать ЭТО.
Или есть?
Захар поднялся на крыльцо, по своему обыкновению вальяжно прислонился к столбу, держащему навес. Стильно выбритые виски, длинная челка. Папироса за ухом.
Тая делала вид, что не замечает парня, – старательно протирала клеенку на столе. Клетчатую. Красно-белую.
В желудке противно плюхала горячая тяжесть съеденного.
Надо сделать ЭТО!
Срочно сделать ЭТО!
– Ребят, я скоро вернусь.
Тая спрыгнула с крыльца. Чтобы спуститься по лестнице, нужно было пройти мимо Захара. Он посмотрел ей вслед, пожал плечами.
Убедившись, что никто за ней не наблюдает, Тая побежала по главной аллее садоводства к выходу. В овраге, на каменистом берегу ручья, широким веером впадающего в залив, у нее имелось тайное место. Оно было надежно укрыто со всех сторон, и тут девушка могла не опасаться того, что ее застанут врасплох, спокойно посидеть, глядя на пенистые шлейфы камней, лежащих в воде, отдышаться после, умыться и запить горьковатый привкус желудочного сока.
До чего же мерзкое ощущение!
Когда желудок полон до отказа, учащается пульс, на лбу выступает пот.
Кажется, что есть не захочется уже никогда.
И приходит чувство вины.
За то, что не остановилась вовремя.
За то, что съела СЛИШКОМ много.
За то, что ела вообще.
Чувство вины и… СТРАХ.
Ты ощущаешь, как еда спускается вниз, стекает под кожей. Обволакивает твои бедра. Делает объемнее.
Ты трогаешь их – проверяешь. Один раз. Другой.
Это не от ума.
Ты можешь брать интегралы по частям.
Но перед этим страхом логика пасует.
Ты. Трогаешь. Бедра.
И действительно начинает казаться: они стали больше. Как только ты поела. Сразу. Пальцы погружаются в мякоть бедра. Оно раньше было тверже. Определенно было. Тверже. А теперь оно стало податливым. Будто подтаяло. Потому что под кожей теперь чавкает жижа жирной еды. И тогда приходит она. Па-ни-ка. А потом… некоторое время спустя. Желание освободиться.