Толпа стала медленно расходиться.
Асланбек с Решидом дождались возвращения Лозанова, после чего все трое направились в сторону вокзала. Лозанов решил задержаться во Владикавказе до выздоровления Радченко и сейчас хотел посадить молодых людей на поезд.
Улицы города были заполнены людьми, горячо обсуждавшими последние события и в том числе утренний митинг у городской тюрьмы. Поэтому Асланбек сразу же уловил суть разговора, который велся людьми, неторопливо шагавшими впереди них.
— Оба за политику сидели, — рассуждал пожилой солдат, — а, видно, разные люди. Вот и пойми их!..
— Да-а, — вздохнул шедший рядом невысокий казак. — Оно, может, и ничего, но вот зачем преступников выпускают?.. Не понимаю, что происходит, — покачал он головой.
— Вот про то и я толкую, Федя, — вмешался третий. — Такая чертовщина добром не кончится. Так что гляди в оба. Теперь не уснешь спокойно. А уж если хочешь поспать, то выбирай и замок покрепче, и засов потолще, и под бок берданку.
— Да разве ж плохо, если мужику дать землю и свободу? — спросил солдат.
— Ему, мужику-то, свободу? — удивился низенький казак. — Нет, братец мой, мужика без палки по правильному пути не поведешь. Понял?
— Нет, не понял.
— А какой же это правильный путь для мужика? — опросил Лозанов, догоняя собеседников.
Асланбек с Решидом тоже ускорили шаг.
— Да это мы так себе, идем и рассуждаем насчет этих освобожденных из тюрьмы, — настороженно оглядывая Лозанова и его спутников, ответил первый казак. — Боимся, как бы они смуту не навели в народе.
— О какой смуте вы толкуете?
— Да вот этих разбойников поосвобождали. Какое от них добро-то может быть…
— Худа не будет, — перебил его Конон. — А вот другое окажите: рады вы, казаки, что царя скинули?
Пожилой казак еще больше растерялся. Но Лозанов явно внушал доверие. Да и молодые чеченцы, сопровождавшие его, тоже как будто не были похожи на разбойников.
— Ты давай, не стесняйся. Говори все по правде, — подбодрил его Конон.
— Как же, ждите! Так он и скажет вам правду! — вмешался солдат. — Известно, как казаков холили. Что князей каких!
— Ты, что ли, холил? — огрызнулся казак.
— Не я, царь.
Казак пожал плечами и повернулся к Лозанову:
— По-разному у нас жили. Одних холили, а других нужда трепала похлеще, чем твоего мужика. Понятно?
— Понятно, — ответил Конон.
— Ну чего вы его слушаете? — возмутился солдат. — Развесили уши!
— Отчего же. Интересно, — улыбнулся старый рабочий.
Но солдат был не склонен к подобным разговорам. Он только плюнул, скверно выругался и пошел прочь. Молодые горцы с жадным интересом наблюдали эту сцену. А казаки еще ближе придвинулись к Лозанову: им захотелось изложить свою правду этому симпатичному, очевидно непредвзятому человеку.
— Хотя мы, казаки, — начал низкорослый, — и не любим выставлять ее, эту самую нужду, напоказ, крепко она у нас в станицах засела. Вон слышали, что люди говорят: дескать, мы, казаки, как князья, живем, зачем нам бунтовать против царя? Да только мы князьями не жили…
Незаметно они подошли к базару.
— Ну что ж, казаки, — сказал Лозанов, — поговорили мы по-хорошему, а теперь давайте прощаться. — Он пожал протянутые руки.
— Куда ж это вы направляетесь? — поинтересовался один из новых знакомых.
— В Грозный, — ответил молчавший до сих пор Асланбек.
— А вы кто, чеченец? — спросил пожилой казак.
— Да.
Заметив интерес казаков к молодому горцу, Лозанов сказал:
— Хорошо, что эти смелые парни услышали сейчас о вашей казачьей жизни.
А через несколько часов, уже сидя в холодном и темном вагоне, Асланбек спросил Решида:
— Как ты думаешь, зачем Конон сказал, что нам нужно было послушать, как живут казаки?
— Просто надо знать, за кого ты будешь бороться.
— Я борюсь за счастье своего народа — чеченского, — резко ответил Асланбек.
Решид иронически пожал плечами.
— Ты что же думаешь, что у чеченских бедняков есть какая-нибудь своя, особенная правда?
— Есть, — ответил Шерипов.
— Об этом ты спроси наших крестьян там, в горах.
— И спрошу! — запальчиво бросил Асланбек.
XIV
«В далеком Петрограде творятся большие дела… Народ свергнул царя… Теперь все должно перемениться, и люди наконец вздохнут свободно!» — так думали крестьяне в ауле Гойты, подбодренные слухами, которые доходили сюда из необъятной России. Да и могло ли быть иначе, если весь народ царя проклял!
Забегали, засуетились лишь купцы да землевладельцы, как крысы на тонущем корабле. Испуганному старшине аула казалось, что медная цепочка на шее теперь как большая тяжесть давит его. Будто кроты, попрятались богачи, привыкшие верховодить в ауле. Заодно с ними всполошился и князь Юсуп Гойтинский, объявившийся здесь всего несколько лет назад. Собственно, это он сам величал себя князем, а народ не хотел признать за ним подобное наследственное право.