Гикало читал медленно, стараясь выделить каждое слово этого короткого, но яркого воззвания.
— Все это я понимаю, Асланбек, — мягко сказал он, возвращая Шерипову листы бумаги. — Было бы, конечно, хорошо, если бы ты успел передать этот призыв солдатам. Но давать противнику лишний час опасно. — Гикало склонился над топографической картой, лежавшей перед ним, и указал на черный квадратик. — Вчера ночью в крепость вошли еще два пехотных полка деникинцев!
Крепость Воздвиженская, одна из цитаделей, воздвигнутых на чеченской земле царем по планам колонизаторов, прочно закрывала въезд в Аргунское ущелье.
— Белогвардейцы давно пытаются закрепиться здесь, — продолжал Гикало, — и запереть нас в горах. И если сейчас не опередить их, то потом это может обойтись нам значительно дороже. Доложи, товарищ Костров, более подробно, — попросил он.
Костров сообщил, что вчера белые, воспользовавшись туманной ночью, перебросили в крепость крупные подкрепления. Стала известна и их тактическая задача: они намереваются напасть на красных тремя группами, причем одна из них попытается прорваться в тыл. В ауле Дуба-Юрт расквартирован полк эмира Узун-Хаджи, но неизвестно даже, на чьей стороне он выступит. Командир этого полка не склонен выполнять союзнические обещания, данные эмиром посланцам повстанческих войск.
— У противника значительные силы, он хорошо вооружен и знает, что у нас не более двух десятков патронов на бойца, — оказал Гикало. — Это поколебало и наших «союзников». Но все же… — Николай поднял сжатый кулак, — мы должны напасть первыми. Если мы захватим Воздвиженскую, белые сами удерут из города…
Обстановка была ясна. Все замолчали, молчал и Асланбек. Предстоящий бой волновал его воображение.
«Что ж, — думал он, — и более рискованные предприятия кончались подчас победой. Завтра бойцы покажут, как они умеют сражаться и умирать за свободу».
XIV
В лесу пахло палым листом, и в ветвях деревьев еще висела густая, смешанная с дымом костров пелена утреннего тумана. В тихом шелесте листьев и треске сучьев невнятно слышались сдержанный людской говор, звон котелков, всхрапывание лошадей.
Гикало с Шериповым вышли с командного пункта, намереваясь осмотреть местность. Сквозь редкие кусты они видели, как бойцы проверяли подпруги, осматривали вьюки. Откуда-то из-за молодой поросли доносилась песня:
— Подожди, постоим немного, — попросил Асланбек, хватая Николая Федоровича за руку. — Это поет Сулейман.
— Переведи мне слова, — попросил Гикало.
— Так ты же понимаешь их.
— Не совсем.
Шерипов перевел содержание песня и сказал:
— Удивительный человек этот Сулмейман! Его самодельный дечиг-пондар[7] кажется таким неказистым. А вот послушаешь, и кажется — слышишь звон металла и клекот орла. Сулейман славит доблесть и мужество.
— Меня и то захватывает этот голос, хоть я и плохо понимаю слова песни, — откликнулся Гикало. — Скажи, откуда он родом?
— Сулейман из очень бедной семьи, мальчишкой потерял родителей, познал нужду. А родился он, кажется, здесь недалеко, на Гехинских хуторах…
Пройдя еще несколько шагов, друзья увидели курносого бойца с волосами пепельного цвета, в помятой серой гимнастерке. Он с руки кормил коня початками кукурузы. Асланбек спросил:.
— У тебя был когда-нибудь верховой конь?
— Нет, товарищ Шерипов, — ответил тот растерянно.
— Кукурузой кормят рабочую лошадь или быка на убой, а верхового коня надо кормить ячменем, а коли уж его нет, то травой, — сказал Асланбек.
Он отвязал коня, разнуздал и пустил пастись. Конь тряхнул головой и тут же жадно припал к сухой, пожелтевшей траве.
— А знаешь, почему нельзя кормить коня кукурузой? — спросил Гикало.
Молодой краснощекий боец пожал плечами:
— Не знаю, товарищ Гикало.
— Это для того, чтобы конь в походе был легким и подвижным. Понятно?
— Понятно, товарищ Гикало.
Партизаны доставали из сумок чуреки, отварную баранину, брынзу, репчатый лук и выкладывали все это на разостланные бурки. У костров также собрались бойцы, они жарили шашлыки на срезанных прутьях, а некоторые прилаживали над огнем помятые солдатские котелки.
— Эх, жаль, нет у нас большого котла, — говорил Элса, глядя, как прозрачный сок стекает с шашлыка на горячие угли, — я сварил бы хорошую чорпу. — И посоветовал: — Эй, молодой, поверти шампур, что же ты весь сок спускаешь!
