— Как ты себе это представляешь? — спрашивает Александра Генриховна, подумав.
Писатель пожимает плечами.
— Что, если написать вот так, — говорит он. — Один очень талантливый мужик трудился и трудился, но всем было наплевать. Друзья у него были подонки, жена не любила, а рецензии… ну, ты знаешь, как эти крысы пишут рецензии. А он мечтал поехать в Барселону… нет, в Португалию. И, мечтая, написал о Португалии книжку — как будто он уже там и происходят всякие вещи… ну и достопримечательности тоже. Написал, наконец прославился и поехал. И Португалия оказалась вовсе не такой, как в его романе. Правда, напишу.
— Да, — говорит Александра Генриховна, — и назови это «Материалы к моей биографии». Почему бы ему сначала не поехать, а уже потом написать?
— Потому что пачка бумаги дешевле, чем билет на поезд. Знаешь, Белинский написал…
— Белинский! — перебивает Александра Генриховна и презрительно фыркает. — Этот напишет. Книжки нужно читать, а не друг друга.
— Одни и те же мысли, — говорит писатель. — Они всё приходят и приходят в самые разные головы. Это неспроста. Значит, это важные мысли.
— Людей много, а мыслей мало, — говорит Александра Генриховна. — Всё поэтому.
Она морщится, берет со стола сигарету -
и небрежно вытряхивает из папиросы табак. Задетая локтем книга падает с края стола на пол. Зарик за ней не наклоняется. «Одни и те же книги, — говорит Зарик. — Одни и те же мысли. Вот от чего тру-ру». Он раскрывает желтый бумажный пакетик от чая. В пакете лежит похожая на зеленый чай трава.
Толстая такса выскакивает из травы, небрежно отряхивается и деловито трусит по дорожке. Аристид Иванович, стараясь держаться прямо, идет следом, волоча за собой свою тень. Тени еще хуже, чем старику: она утрачивает четкость очертаний, судорожно дрожит или совсем пропадает по мере того, как они удаляются от очередного фонаря.
Под очередным фонарем стоит, понурившсь, Майк. Завидев старикашку с собакой, он нерешительно улыбается.
— Как ведут себя ваши видения? — спрашивает Аристид Иванович дружелюбно.
— Я боюсь, — говорит Майк. — Чего вы дразнитесь?
Аристид Иванович улыбается.
— А когда вы увидели их в первый раз? — спрашивает Майк, подумав. — Наверное, не очень-то улыбались.
— Наверное, в вашем возрасте. Я бежал в университет и на трамвайных путях увидел раздавленную крысу.
— Так то, может, была настоящая.
— Может быть, — говорит Аристид Иванович. — Вы думаете, их так легко различить?
— Я не знал, что здесь когда-то ходили трамваи.
— Да, — говорит старикашка, — это было давно.
— Разве все, что было давно, — неправда?
— Выходит, что так. Филька!
— Подождите, — говорит Майк быстро, — вы не покажете мне, как нужно правильно кланяться?
Аристид Иванович улыбается, приподнимает шляпу и слегка кланяется. Майк пытается повторить.
— А без шляпы можно? — спрашивает он.
— А что вы будете делать с руками?
— Вот в чем дело, — говорит Майк. — Я все думал, куда их, а оказывается, руки нужно чем-то занять. Обязательно шляпой?
— Чем же еще, — говорит Аристид Иванович, — не подолом же. Да теперь и платьев таких нет.
— Женщинам всегда не везет, — замечает Майк. — Значит, вот почему говорят «дело в шляпе».
— Ну, и подол можно использовать, — замечает Аристид Иванович. — Принести в нем, например. Филь, ты чего?
Он приподнимает шляпу, кланяется, бредет прочь. Следом за ним по дорожке летят крупные желто-зеленые листья.
Александра Генриховна перелистывает страницу. Она читает в постели, задумчиво покусывая карандаш. Сверху на одеяле, вытянувшись на боку, спит Бивис.
— Полвторого, — говорит писатель, заглядывая в комнату. — У нас будет сексуальная жизнь?
— Ты же писатель, — говорит Александра Генриховна, не отрываясь от книги. — Зачем тебе сексуальная жизнь?
— А, — говорит писатель. — Ну, тогда я пойду пройдусь.
Бивис, в полудреме, стучит по одеялу хвостом.
— Бивиса взять?
— Нечего ему ночью на улице делать, — говорит Александра Генриховна. — Мало ли что. Нет, ну надо же быть таким дебилом. — Она что-то отчеркивает и быстро пишет на полях.
— А если со мной мало ли что? — спрашивает писатель.
— Творческому человеку всё на пользу, — говорит доктор ф. н. — В том числе — жизненный опыт. Это Бивису жизненный опыт ни к чему, а тебе пригодится. Когда писатель разбавляет свои фантазии жизненным опытом, — она опять что-то подчеркивает, — это любопытно.
— Ничего себе, — говорит писатель.
Он поспешно уходит, Александра Генриховна заботливо укрывает Бивиса маленьким детским одеялом и гасит ночник. Оставшись в полной темноте, Аристид Иванович закрывает глаза. Он полулежит, осторожно вытянувшись, на высоко заткнутых за спину подушках. В ногах у него спит собака. Окно не занавешено. Ночь за окном и темнота в комнате почти одинаковой густоты и насыщенности, но мрак комнаты глуше и неподвижнее. Проезжает машина, мазнув по потолку холодным отраженным светом фар. Вслед за светом испуганно скользят маленькие бесформенные тени и, отстав, тонут в волне темноты, как в волне прибоя.