— Вчера в Москве одного профессора застрелили из пистолета с глушителем, — говорит лысый. — В перерыве между лекциями, в его же кабинете.
— Нy-нy, — говорит Белинский. — Филолога?
— Нет, он патологоанатом.
— Жаль.
Лысый печально улыбается.
— Завтра еще кого-нибудь убьют, — говорит Белинский, пожав плечами, — а послезавтра нас самих не станет. Я против патологоанатомов ничего не имею.
Он наливает себе в стопочку из маленького графина.
— Не проходит дня, чтобы смерть не приветствовала тебя утром и не желала тебе доброго вечера, — неторопливо, словно припоминая цитату, говорит лысый.
— Откуда это?
— «Тысяча и одна ночь».
— Жизнь устроена куда проще литературы, — говорит Белинский. — А мы любим хитрые конструкции, почему и не живем в общепринятом смысле. Когда сдохну я, кто-нибудь скажет «жаль» с ликующей улыбкой. Меня это, знаешь, не травмирует. Твое здоровье.
— При чем тут литература?
Белинский выпивает и сует в рот новую сигарету.
— При том, что у всех, кто с ней связан, всё через жопу.
— Нам нужно меньше пить, — говорит лысый мрачно.
— Еще чего! С голоду умереть хочешь?
— Извини?
— Если мы не будем пить, — объясняет Белинский, — как мы будем писать рецензии, читать лекции, смотреть на человеческие лица и всё такое? Или ты еще что-нибудь умеешь?
— Я бы мог стать дворником, — говорит лысый, подумав.
— С твоими-то легкими?
Лысый смущен. Надменный наливает ему и себе.
— Ну, ну, — говорит он. — Будь реалистом.
— И все же, — говорит лысый, поднимая стопку, — кому понадобилось его убивать?
— От реализма до преступления один шаг, — говорит девица Пухова и мрачно смотрит на Лизу. — Преступление по самой своей сути реалистично. — Она медленно отпивает из стакана с прозрачной смесью и пальцами свободной руки подталкивает по стойке пепельницу. — А реализм, в свою очередь, преступен.
— Это невозможно, — встревоженно говорит сидящий рядом тощий нескладный мужик. Одной рукой он крепко держится за стакан с ярким соком, другой — за край стойки. Он плотно сжимает задрожавшие губы.
— Еще как возможно, — говорит девица Пухова хладнокровно. — Вы что, незнакомы с актуальным искусством? В Эрмитаже сейчас выставка мексиканских древностей, знаете? Так вот, там всем желающим вырывают сердце. У них все разработано: вековые традиции, современное исполнение. Очень хитро всё устроено.
— И ножики там есть? — спрашивает Лиза.
— Всё есть, что нужно, — говорит девица Пухова зловеще. — Полная аутентичность. И жрецы, и ножики, и специальный камень, на который вас кладут, и даже музыкальное сопровождение. На «Nine Inch Nails» похоже, — добавляет она, подумав. — С учетом специфики.
Глаза у мужика становятся всё больше. Лиза неодобрительно сдвигает брови и берется за полотенце.
— И много? — спрашивает мужик неуверенно.
— Чего?
— Ну вот, — говорит мужик, — этих. Которые хотят, чтобы им вырвали.
— Этих много, — говорит девица Пухова, закуривая, — но берут только по человеку в день. Паркет потом тяжело от кровищи отмывать.
— И кровь настоящая?
— Какая же еще?
Мужик дрожит и тяжело дышит.
— Но как же потом? — шепчет он еле слышно.
— Как потом, потом в труповозку. Это же сердце, вырвешь — так назад не приклеишь. — Девица Пухова щурится и рассматривает кольца табачного дыма. — Вы сходите, посмотрите сами. Жаль, что фотографировать нельзя. Там есть такие чудные фигурки койотов!
— Да, — говорит мужик, осторожно сползая с табурета. — Я, пожалуй, пойду.
— Сейчас уже закрыто. Завтра сходите.
Мужик исчезает.
— Ну и зачем? — спрашивает Лиза спокойно.
— Просто так. Я хочу с вами поговорить, нечего ему тут торчать.
— Вы любите разговаривать, — говорит Лиза без вопросительной интонации.
— Это не преступление, — говорит девица Пухова, и в ее голосе звучит нотка вопроса.
— Это реализм.
Обе смеются.
— Близкие не хотят нас слушать, — говорит девица Пухова, не глядя на Лизу. — И тогда мы выбалтываем свои страхи первому встречному.
— Первый встречный тоже не всегда от этого счастлив.
— Простите.
— По вам не скажешь, что вы чего-то боитесь, — замечает Лиза после паузы.
— Я знаю. Так часто говорят.
Напряженно, словно ожидая ответа, девица Пухова смотрит на Лизу. Сумрачный грим делает ее тонкое лицо отчужденным, зло-замкнутым, непреклонным. Волосы еле заметно отросли и похожи на слабое мерцание над гладким овалом черепа. На худой шее виден хвостик татуировки. Широкий рот девицы Пуховой вздрагивает, как будто хочет улыбнуться. Помедлив, она протягивает блеснувшую кольцами руку…