— Я на работе.
— Значит, неприятно. — Девица Пухова отхлебывает. — Я ведь не виновата, что вам не нравлюсь.
— Я тоже не виновата, что нравлюсь вам.
— Логично.
Лиза, не спрашивая, ставит стакан сока перед новым клиентом. Клиент — тощий, нескладный мужик в опрятной, но странной одежде — опасливо косится на девицу Пухову.
— Приветик, — говорит девица Пухова. — Не бойтесь.
Она угрюмо смотрит на Лизу, не решается заговорить, протягивает руку, ворошит пеструю труху рекламных газет и флаеров в корзинке, достает какие-то смятые желтые бумажки, бросает один взгляд, другой, вчитывается. Удивленно и обрадованно поднимает брови.
— Надо же, стихи.
— Уже и здесь, — говорит Лиза угрюмо.
— Да нет же, настоящие.
— Тем хуже.
— Вроде закопали русскую литературу, — говорит девица Пухова задумчиво, — и памятником придавили как следует, а она вон что. — Она кладет бумажки перед собой на стойку. — Прорастает сквозь мусор.
Нескладный мужик заглядывает ей через плечо.
— Я сам немного поэт, — поясняет он, — и всё русское мне не чуждо.
— Понятно, — говорит девица Пухова и слегка отодвигается. — Кто это написал? — спрашивает она.
— Откуда мне знать, — отвечает Лиза. — Как будто мало на свете уродов. — Она смотрит в сторону, скучает.
— Вы злитесь или серьезно?
— Нет.
— Что «нет»?
— Не злюсь, — говорит Лиза сквозь зубы.
— И правильно, — одобряет мужик серьезно. — Зло — вещь нереальная.
— Ах, даже так, — говорит девица Пухова.
— Конечно. Всё, что мы видим, — только видимость. Зло мы видим каждый день. Его можно потрогать…
— Это скорее оно вас потрогает, — замечает девица Пухова.
— … потрогать там, рассмотреть как следует…
— Сфотографировать.
— Сфотографировать… Так что это значит?
— Что это значит? — спрашивает девица Пухова.
— Это значит, — объясняет мужик, — что на самом деле его нет.
— А добро реально, потому что его никто никогда не видел?
— Ну да.
— Поэт, — говорит Лиза с отвращением.
— Я сказал: «немного», — стесняется мужик.
— А вы всегда только сок пьете? Спиртное тоже нереально?
Мужик размышляет.
— Это реальность другого порядка, — говорит он наконец. — Как выход в космос. А там, знаете, всё сложно.
— Угу, — говорит Лиза. — В космосе нелегко.
— А если это просто аварийный выход? — спрашивает девица Пухова.
Мужик морщит лоб.
— Я должен подумать, — отвечает он честно, — и сделать расчеты. Я так быстро не могу.
— Мне-то что? — говорит девица Пухова непримиримо. — Разговариваем мы сейчас, а вы когда-нибудь на досуге расчеты будете делать. А я, может, считать не умею. Разве честно?
— И это видимость, — утешает ее мужик.
— Кстати, — вспоминает Лиза, — вы раньше считали, что реальное — это как раз то, что можно потрогать.
— Я такого не говорил, — отпирается мужик.
— Не говорили, так трогали.
— Вы путаете. — Он ежится, сплетает ноги. — Меня часто путают с кем-то другим.
— Нереальным? — догадывается девица Пухова.
Мужик отвечает ей тоскливым взглядом.
— А кого придавили памятником? — спрашивает он потом.
— Нужно попроще, — озабоченно говорит писатель, отрываясь от клавиатуры. — Реальные люди говорят по-другому. — Он морщит нос, чешется, ищет сигареты. — А как? — спрашивает он у Бивиса. Потом закуривает, откидывается на спинку кресла. — Черт их знает, как они говорят, — заключает он. — Как напишу, так и будут.
— Сказанное когда-то, — говорит Костя, — адекватно тому моменту, когда говорилось, и больше никакому. Новости по телевизору смотрите?
— Да, — говорит банкир, — но ведь мы не в телевизоре, у нас человеческие отношения. Если вы сегодня говорите прямо противоположное тому, что вчера, я не могу не задуматься.
— А вы то, что было вчера, забывайте.
— Тогда получится, что я каждый раз встречаюсь с каким-то новым человеком.
— Так получится в любом случае.
Костя разговаривает спокойно, небрежно, снисходительно, интонации его голоса позволяют допустить, что он никому не навязывает мысль о своем превосходстве, но улыбчиво ее учитывает. Его руки спокойны; иногда он делает точный легкий жест. На нем другие очки — с тонированными стеклами. Однако нет впечатления, что он изменился. Он кажется не другим, а чужим, как покойник.
— Я всё понимаю, — говорит банкир с огорчением. — Как же вы нездоровы! — вырывается у него.