— Вы это поймете, либо поменяете специальность, — невозмутимо говорит она. — Либо прослывете людьми бессовестными и неразборчивыми — потому что филолог, который не любит слово, хуже мародера. Со следующего раза у нас Карамзин. Записывайте.
— Пишут, — говорит Костя благодушно, — читают. Задают друг другу вопросы. Осуществляют круговорот слов. Послушаешь — и три дня потом мыться не нужно, настолько стал чище. — Он чешет за ухом крысу, свернувшуюся у него на коленях. — Вот преимущество слова перед водой: к воде еще и мыло должно прилагаться, для полного благочиния. — Он задумывается, жмурится. — Слова как кислота, иногда грязь вместе с кожей сходит, — говорит он крысе, поглаживая ее, поглаживая драную обшивку кресла. — Но редко, редко. Кожа у людей совершенствуется. — Он улыбается во весь рот. — Слова, конечно, всё такие же, как были.
Он удобно вытягивает ноги, обмякает — но даже в этой спокойной позе проглядывают подчеркнутая ловкость, какая-то беспокойная сила, распирающая тщедушное тело. Пустой магазин постепенно заполняется лучами наконец-то разогнавшего облака солнца.
К середине дня прояснилось, но, судя по всему, стало очень холодно. В парке схваченный морозом песок дорожек поблек, у деревьев вид опрятный, как у замороженных овощей.
Девица Пухова идет через парк очень медленно, словно кого-то ищет.
— Нельзя утонуть в луже! — говорит она и плачет.
Несколько прозрачных капель падают на стол и бумаги.
— Ничего, — говорит лысый. — Это богам.
В баре чисто, светло. За угловым столиком у окна весело пьют водку и томатный сок трое: бледный, лысый и надменный. Писатель успел побриться, но вид у него отуманенный. Он сидит, не сняв пальто. Бивис спит у писателя на коленях, засунув голову ему под мышку.
— Значит, вот, — говорит писатель. — Один мужик собирал свои зубы.
— Это как? — спрашивает лысый,
— Ну как — вырвут ему зуб, он его положит в коробочку, унесет домой и там спрячет.
— Зачем? — спрашивает надменный.
— Наука развивается, — объясняет писатель, — скоро зубы будут клонировать и назад вставлять. Так чтобы было, из чего.
— Ну-ну, — говорит на это Белинский. — И что дальше?
— Клонировать-то они клонировали, но всё перепутали. И вставили мужику клонированные зубы совсем другого человека.
— Или вообще не человека.
— Да, — говорит писатель бодро. Он задумывается. — Точнее говоря, нет.
Белинский смеется.
— Кто знает, что будет завтра, — примиряюще говорит лысый. — Может, и нечеловечьи зубы, и все такое.
— Завтра у меня суд, — говорит Белинский, которому уже не так весело.
— Да! — вспоминает лысый. — Я вызван в качестве эксперта, — добавляет он скромно.
— По дуракам? — фыркает писатель.
— Нет, по словоупотреблению.
— Я человек спокойный, — говорит Белинский злобно, — но даже у меня есть мечта.
— Иногда, — замечает лысый удрученно, — мечты сбываются.
— Точно, — говорит писатель. — Слушайте. Один мужик умер…
— Вот оно как бывает, — бормочет Белинский.
— Да, и что? — поощрительно говорит писателю лысый.
— Ну что, попал на тот свет.
— И как там оказалось?
— Херово, — сообщает писатель. — И на том свете он тоже оказался никому не нужен. Все замечательные люди, с которыми он мечтал встретиться, и те, кого он любил при жизни, — в общем, им всем по-прежнему было не до него. Потому что и они, когда были живы, о ком-то таком мечтали, чтобы встретиться и поговорить, и быть вместе. Ну и так далее.
— Неужели о нем самом никто никогда не мечтал?
— Господи Боже! — писатель делает жест отвращения. — От этих он сам прятался в кустах.
— И такое случается, — кивает Белинский.
— А там были кусты? — спрашивает лысый. — Какие они?
— Кусты как кусты. Как у нас в парке. — Писатель хмурится. — Боярышник, то-сё.
Лысый полон сомнения.
— Может, это кущи?
— Может.
Белинский курит и думает о чем-то своем.
— А еще говорят, что дуракам закон не писан, — негодующе говорит он. — А они чуть что, так сразу под сень закона.
— Вот интересно, — говорит писатель, — какие у тебя шансы?
— Шaнсы есть. Я ведь не кретином его назвал.
— А чем дурак отличается от кретина?
— Ничем. Но если ты кого-то назовешь кретином, то разгласишь врачебную тайну, а это другая статья.
— Кретин — это умственно неполноценный, — не соглашается лысый. — А дурак просто не умеет пользоваться тем умом, который у него есть.
— Вздор, — говорит Белинский. — Дурак — это кретин, который не знает о своей неполноценности.