Моя мечта сбылась, волею случая я стал миллионером. Хотя какой там «случай»? Не бывает в нашей жизни случая. К каждому событию мы движемся неуклонно, не подозревая о том, как именно оно случится. Главное – все время плыть на огонь маяка, видеть цель даже сквозь самый густой туман, и тогда все обязательно получится. Пусть даже и таким образом, который раньше было невозможно себе и представить.
Да, я обрел свободу, которую дали мне деньги, а Герман, как мне стало известно, пошел по моему пути, триумфально кинув «Рикарди» на шестизначное число нероссийских денег и став сетевым закупщиком по алкоголю. Наши пути разошлись в тот момент, когда мне стало безразлично мое прежнее окружение, а с новым я знакомиться не торопился. Мы несколько раз созванивались на предмет где-нибудь посидеть, но все как-то не получалось, да к тому же и пить я бросил. Всегда бывает так, если решишь бросить что-то одно, то это не уходит из твоей жизни в гордом одиночестве, но обязательно норовит прихватить с собой пару-тройку нужных вещей. Бросив пить, я лишил себя компании. Хотя на кой она черт нужна, такая дружба, если ей вся цена-то – стакан водки?
– Герыч! Хау мэни йиарс?!
– Хау мэни винтерс?! – со смехом подхватил он. – Рад тебя видеть, Марик.
Я поморщился. «Марик» звучит слишком по-еврейски. Я давно привык, что данное мне родителями имя в глазах большинства соотечественников означает безусловную принадлежность к древнему народу, но на самом деле все обстоит иначе. Марк означает «молоток» – это латынь, мой папа был большим поклонником истории Древнего Рима и в детстве бредил походами Марка Аврелия. Оттуда это имя. В семье Вербицких плевать хотели на стереотипы, поэтому я зовусь именно так, а не иначе.
Марик так Марик. Я пожал руку, протянутую мне из тонированного в ночь «Ауди», и кивнул, указывая на машину:
– Не ссышь на такой на работу-то ездить? Нескромно. Схлопнут ведь!
Сперва он не понял и пару секунд недоуменно глазел на меня, разинув рот, но потом до него дошло, и Гера со смехом ответил, что никакого отношения к откатным делам он более не имеет, мирок манагеров на свой карман он покинул некоторое время назад и теперь занимается совсем другими вещами. «Мозги народу вправляю», – загадочно молвил мой старинный приятель и спросил, куда я держу путь. Я рассказал, что, по-видимому, уже никуда и придется ехать менять билет, чтобы сесть на завтрашний рейс или что-то в этом роде. Чертова пробка изменила все мои планы.
– А я, старик, еду на место преступления, – вдруг брякнул он, и лицо его при этом сразу омрачилось. – Помнишь Брасье?
– Конечно, – машинально ответил я и почувствовал, как нехорошо сжалось сердце, – романтик из Бордо, который устраивал нам с тобой и прочим раздолбаям-закупщикам не одну веселую и халявную французскую неделю. Три года назад был у него на свадьбе. Года полтора его не видел и ничего о нем слышал.
– Больше и не увидишь, – еще более помрачнев, сообщил Гера.
– Да не говори ты загадками! Что случилось-то! – не выдержав, почти прокричал я.
– Сам пока не знаю, но мне сообщили, что он погиб вместе со всем своим семейством.
– Ни фига себе! Как?! Когда?!
– Этой ночью. Я сейчас направляюсь к нему домой, хочу разузнать, что и как там было, в подробностях. Проследить, чтобы журналисты чего-нибудь лишнего не наворотили.
Он явно что-то скрывал, этот Гера-хитрец, и я, раздираемый на части его недомолвками, интересом к происшествию, мгновенно принял решение:
– Возьми меня с собой!
Он удивленно вскинул брови:
– Но тебе же на самолет?!
Я, чувствуя неловкость от того, что мне приходится его упрашивать, отмахнулся:
– Я опоздал, и к черту все самолеты! Меня никто особенно не ждет, а для своих я улетел и вернусь очень не скоро. Успеется. У меня там дела долгие, у меня там месть, а месть как коньяк, она чем старее, тем крепче. Давай-ка я заберу вещи к тебе в машину, и мы поедем вместе.