– Ну что ж, сейчас.
С этими словами мой визави встал из-за стола, оказавшись человеком довольно высокого роста, и, взяв в правую руку недопитую кружку пива, подошел ко мне. Сел. Протянул руку:
– Позвольте представиться, Ку́ку Игорь Иванович.
– Как, простите, ваша фамилия? – спросил я, едва сдерживая смех и вспоминая Светлану Крючкову в роли злобной румынской учительницы по прозвищу «мадемуазель Ку-Ку».
– Куку, с ударением на первый слог, – терпеливо произнес мой новый знакомый. – Это молдавская фамилия. Да и сам я оттуда.
– Ах, вот оно что! Тогда понятно. Прошу меня извинить, но…
– Без проблем, я привык.
– Марк Вербицкий, москвич, из Москвы. Да. Знаете – это очень интересно, что вы именно молдаванин. Я работаю в организации, торгующей, ну, или торговавшей до недавнего времени молдавским вином, а в Молдавии ни разу не был, представляете?
– Жаль, очень жаль. У нас теперь очень красиво.
– А девушки?
– Что девушки?
– Девушки у вас как, того? Симпатичные?
– Да, – собеседник задумался, – симпатичные, даже, наверное, красивые.
– А вы зачем в Москву? По делам?
– Ну да. Думаю бизнес тут наладить. Винный.
– Винный? Да что вы? Никому не нужно сейчас молдавское вино. Из-за курса доллара оно стало очень дорогим, и его никто не покупает.
– Я знаю. Я хочу предложить кому-нибудь сырье, виноматериал, из которого делают вино, и вот думаю, с чего бы мне начать.
Пелена неопределенности разом спала, и я в алкогольной эйфории вдруг увидел перед собой прямую дорогу, обсаженную по бокам деревьями с золотыми монетами вместо листьев.
– А давайте я вам помогу? Да! В самом деле! Я в Москве всех знаю, особенно людей из винного бизнеса.
– Это интересно, надо подумать.
– Ну, тогда за встречу!
Мы чокнулись кружками, сделали по большому глотку и заказали еще пива. На работу с обеденного перерыва я решил не возвращаться.
Через полчаса мы сидели и оживленно обсуждали детали предстоящего предприятия. Чертили какие-то схемы на каких-то салфетках, затем в состоянии среднего алкогольного опьянения попрощались, обменявшись телефонами.
Спустя несколько дней меня уволили. На семейном совете мы с Лерой решили уехать в США. Навсегда. И гори все синим пламенем. Решение решением, а вот с его воплощением в жизнь все обстояло очень туманно. Я потолкался в толпе, каждое утро собиравшейся возле американского посольства, послушал, что говорили люди. Все надеялись и верили, что за океаном их ждет чудесное преображение. Что стоит им только получить вожделенную наклейку VISA в паспорт, их жизнь круто изменится. Но получить визу – это было делом небывалым. Почти все, кто простаивал тогда часами под звездно-полосатым флагом, получали отказ. Я не оказался исключением. Придя на интервью, я ожидал своего вызова в накопителе. По громкой связи женский голос на ломаном русском произнес: «Вержбицкая Анна и Вержбицкий Марк, номер два». Я сразу понял, что из-за сходства в написании мою фамилию спутали с фамилией какой-то Анны, и если не объяснить этого консульскому работнику, то я могу ожидать вызова вплоть до закрытия посольства и вообще никогда могу его не дождаться. Меня пометят как «не пришедшего по вызову», и на повторное интервью уже не запишут. Я вместе с какой-то теткой ринулся к названной кабинке. Вместе мы предстали перед американкой за стеклом и сбивчиво стали объяснять ей суть ее ошибки. Причем я начисто забыл то, чему меня учил Майкл Стэнли – один знакомый еврей из Нью-Йорка, устроивший мне вызов. Никогда, ни при каких условиях не говорить по-английски во время интервью. Это вызывает подозрения, а по лицу сидящей за стеклом чинуши я понял, что их у нее уже более чем достаточно. Я, улыбаясь во весь рот и оживленно жестикулируя, оттер свою неудавшуюся тезку от окошечка и целиком завладел вниманием американки.
– Who and what for invites you?
– Stanley Michael, your citizen.
– Who is Stanley Michael for your?
– My good friend.
– How long you are familiar?
– About three years.
– Under what circumstances you have got acquainted?
– Mmmmmm… – К такому повороту разговора я не был готов. – We… have got acquainted… mmm…
– Оk, sir. I don’t have any questions more. Please take your passport and go to an exit.
– Listen, but it is incredible, stand! We have got acquainted in a choral synagogue here in Moscow. I go to have a look at life of the Jewish community!
При этих словах тетка за стеклом невероятно напряглась, черты ее лица хищно заострились, рот осклабился в злобной гримасе ненависти, и она буквально прохрипела:
– I’ve told you completely clearly. You may not drive in USA owing to your financial inconsistency. Immediately go to an exit! Don’t detain the others!
Как побитая собака, чувствуя себя идущим по территории какого-то гетто с нашитой белой звездой на спине, я поплелся к выходу под насмешливые взгляды и перешептывания сидящих в накопителе людей.
– Вишь ты, завернули, видать, жиденка-то, загрустил, – насмешливо произнес какой-то здоровый рыжий жлоб своему соседу с явным расчетом на то, что я услышу.
– Ага, вон какой понурый. Не по его, видать, вышло.
В глазах у меня потемнело. Я запихнул оскверненный штампом отказа паспорт во внутренний карман куртки, распрямился и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Сел в машину и стал ждать.
Я не терплю унижения собственной личности. Я могу заболеть от этого. Сидя в машине, я поглядывал на выход из желто-белого здания, над которым развевался флаг недоступного для меня государства. Наконец я дождался: рыжий жирный увалень вышел, запахивая пальто на ходу, нелепо взмахнул руками и рухнул на асфальт. Маленькая злобная пулька-пчела укусила его в рыхлую потную ляжку. Вреда здоровью это не принесло, кость не была задета. Уж что-что, а опыт точной стрельбы из всего, что может стрелять, у меня наработан еще со времен, когда я стрелял из детской рогатки. Птиц я не убивал. Как, впрочем, кошек и собак. А вот расколотить с двадцати метров стеклянную банку из-под болгарского компота для меня проблемы не составляло.
Вначале никто не отреагировал: подумаешь, упал человек. Через минуту над толпой раздался истеричный женский вопль: «Человека убили!»
В тот момент, когда рыжий ксенофоб, завывая, закатывал глаза, держась за ранку, которая для него на самом деле была как для слона дробина, я стоял в пробке на перекрестке возле здания бывшего СЭВ и свинчивал с «Walther PPK» здоровенный самодельный глушитель. Не надо думать, что можно безнаказанно оскорбить меня, да еще и в такую минуту и таким паскудным образом. Стереотип о хилом и забитом еврее в моем случае не действует. После того как я приобрел у знакомых бандитов несколько стволов «на всякий случай», волю кулакам я стал давать только в спортивном зале, избивая мешок.
Самым тяжелым, самым гадким оскорблением я считаю оскорбление по национальному признаку. Да, не спорю, между культурами есть различия, так было угодно Богу. Личное дело каждого: есть плов руками, заливаться водкой, не есть свинину, отделять молочное от мясного, носить на лбу забавную черную коробочку, скакать на тройках с бубенцами под бледной луной, играть странную музыку на странных музыкальных инструментах, носить килт, поливать все кетчупом. Все мы разные, и все мы одинаковые. Мы – человеки. Когда кто-то с короткими усиками и челкой, скошенной на лоб, начинает орать что-то про превосходство арийцев, про неполноценных славян, про окончательное решение еврейского вопроса, когда его последователи, упыханные планом и с восторгом павианов нацепившие на соски свастику, в мистическом экстазе рвут глотку в вопле «Зиг хайль!» – это уже не проявление культурных традиций. Это причина, чтобы продырявить ширококостный лоб пулей калибра 6,35. Все равно – не переучишь.
Итак, надеждам уехать в Америку было не суждено сбыться. Мы с Лерой пили коньяк на кухне ее крошечной тридцатиметровой квартиры и размышляли о том, что делать дальше. Коньяк, как всегда, подсказал правильный ответ: я пошарил в карманах и отыскал телефон Куку.
– Понимаешь, Лера, – это сейчас единственный шанс заработать хоть какие-то деньги. Придется уехать в Молдавию. Возможно, что надолго. Перед этим мне надо будет слетать в Екатеринбург и Тольятти, там у меня есть друзья на местных винных заводах, если получится, то все будет прекрасно, уж квартиру-то мы точно поменяем.