Из почти восьми десятков представителей княжеских фамилий, пребывающих в Большом Кремлевском дворце, не так и много людей, кто был равен или превосходил князя Черниговского в родстве и положении. Не то, чтобы длина родословной лишала человека права требовать и возможности высказаться – но как обвинять, когда на каждое веское слово в ответ найдется укоряющий монолог о том, как его предок помог предкам вот этих вот серьезных бородатых детин, от смертной гибели отвадив али из грязи вытащив, а они, неблагодарные, всякое добро позабыв теперь на него напраслину возводят? А ежели ты со всем уважением, но обида твоя велика, то отчего не пришел в мой дом, не посоветовался до того, как сор из избы выносить? А ежели приходил, а тебя не пустили на порог, то может место твое за тем порогом, вместе с псами, которые тоже умеют лаять, а значит иным уважаемым и слушать это брехание не следует? Ах, так обвинитель гневается и смеет дерзить – так мы с дружиной и союзниками за такое оскорбление живенько огнем пройдемся по дворам твоим!
Хорошо быть равным среди владетельных князей – тут и уважение тебе, и почет, ежели молчишь.
Для того и был император, чтобы любезно предоставить возможность высказаться абсолютно всем, давя на корню любые отсылки к родству и знатности рода на правах сильнейшего среди равных. Однако в его отсутствие, все вновь сводилось к традиции, по которой Черниговский был необоримо выше двух третей присутствующих. А среди оставшихся было достаточно тех, с кем можно было договориться. Оттого на душе князя не было паники. Лишь только злость и недоумение – он же выплатил Рюриковичам все деньги! Какого демона его так подставили?!
Проблемой же князя было то, что Мстиславские были аккурат из тех, кто был вправе выражать ему претензию.
– Говори, да не заговаривайся, – резкой отповедью пресек князь Черниговский неправильное для себя развитие событий. – С чего это ты мою честную фамилию рядом с тюрьмой ставишь, ежели ни у меня, ни у предков моих не было и пяди родовой земли под Екатеринбургом?! Или ты мои заводы из города своей волей в пригород перенес?!
– Хорошо. – Поднял князь Мстиславский на него холодный взгляд из-под кустистых бровей. – Речь пойдет о тайной тюрьме под Екатеринбургом. Найденные выжившими заключенные которой свидетельствуют, что заточены по твоей воле.
– Раз не моя тюрьма, чего ты желаешь от меня услышать? – Фыркнул Черниговский. – Откуда там безумные, мое имя повторяющие? Так я скажу, как можно такую подлость устроить. Даже имя князя Шуйского станут повторять. Его ведь сын подле той тюрьмы был, верно?
За столом слегка зашумели, перешептываясь и переглядываясь.
– А ты там по какой причине появился? – Уточнил Мстиславский спокойно, перекладывая листочки из стопки в стопку.
– Я узнал, что там будет Самойлов! Я желал убить того, кто уничтожил мою башню! Как сделал бы каждый из вас! Но вместо того попал в подлую засаду, устроенную этим Самойловым и твоим, Шуйский, внуком со товарищи! Спроси его, общество, правду ли я говорю?! – Надрывался Черниговский.
– Верно, был там мой внук. Бастарда твоего убивал. – Согласно кивнул Шуйский. – Который ту тюрьму сторожил. Вот тебе правда и мое в этом слово.
И волна перешептываний вышла почти на полный голос – а угомонить ее было некому.
– Этот человек, зовущийся тобой бастардом, отречен мною от рода! – Веско заявил князь, перекрикивая нарождающийся гул. – Задолго до тех дней!
– Задолго до тех, когда звался он Кочетовым?! Или до тех дней, когда ты ему новую личность и документы нарисовал, хитростью выманив из под моего суда?! – Постучал Панкратов кулаком по своим бумагам, добиваясь внимания и заинтересованной тишины.
Кровь прилила к голове, зашумев в ушах, но Черниговский постарался выглядеть бесстрастно под взглядами семи десятков владетелей.
– Какой еще Кочетов? Еще какого преступника ты желаешь мне навязать, захватчик земли Фоминских?!
Ворчливое одобрение от края стола, где все еще были хмурыми князья, лишенные солидного куша и наследства, придало ему сил – и кое-кто, определившись со стороной, теперь недовольно сверлил взглядом его противников.
– Виновник обрушения плотины на землях Борецких. В турнире, устроенном князем Долгоруким, если ты запамятовал. Вот уважаемые отцы и деды десятка убитых наследников – те помнят, верно? И я своего сына помню, никогда не забуду. – тяжело сглотнул Панкратов, в ярости глядя на него.
Зал притих, восстанавливая в памяти события пятилетней давности.
– Не твои ли люди обманом остановили машины «Ока государева», поубивали там всех и бланки выкрали? А потом мне, мне!!! Безутешному отцу их привезли, виновника мною пойманного забрав и именем государя поклявшись его казнить со всей жестокостью?!
– Ты желаешь сказать, что я лично этим занимался?! – Изобразил оскорбление до глубины души князь Черниговский. – Убийствами, подлогами и похищениями?! Что с тобой, князь? Не напекло ли голову тебе, такие обвинения высказывать?!
– А ты поклянись, что не делал. – Не моргая смотрел на него Панкратов. – Что ты непричастен. Что новой личности Кочетову не давал. Что тюрьма не твоя. Силой клянись, человек.
– Родословной не вышел, у меня что-то требовать. – Насмешливо глянул на него Черниговский. – Вон, подай Давыдову сапоги, тот устал босым сидеть.
– А я, думается, еще минут пять всякого послушаю, и с тебя сниму, – радушно улыбнулся ему гусар. – Вы продолжайте, очень интересно!
– Нечего тут продолжать! – Рявкнул Черниговский. – В первый ли раз шайка воров и жуликов решила власть облыжными обвинениями сковать?! Князь Гагарин, я твое расследование лично вел, честнейший человек, которого слуги в заблуждение ввели! Скажи, приятно ли тебе будет, ежели тебя обвинят в государственных преступлениях?!
– Не скажу. – Равнодушно пожал тот плечом. – Не о том мои мысли. Внука своего вспоминал, царствие ему. Пять лет прошло, а как вчера… Скажи лучше, нужна ли мне новая трость? – Крутнул он желтоватое отшлифованное изделие в своих руках.
– Зависит от того, уважаемый, есть ли в той тюрьме, возле которой наследник Шуйских стоял, останки твоих предков, – слегка поклонился Черниговский, скрывая легкую нервозность.
Бывшего владельца человечьей берцовой кости, из которой сделана трость Гагарина, он знал лично – его именем шли потоки Товара по реке, и его смертью обрывалась цепочка расследования, ведущая далее наверх. И намек ему был более, чем понятен.
– Ежели о бастардах речь, то Шуйские многих бастардов привечали. – продолжил Черниговский. – Вон, Самойлов, что у князя Юсупова внук, пусть и бастард – у них воспитывался!
– Не бастард. Но воспитывался, – кивнул Юсупов, не проявляя особых переживаний по этому поводу.
Хотя изумление слушателей вновь заставило Черниговского следующие слова буквально кричать.
– Быть может, оттого все так складно выходит, что это твоя тюрьма, Шуйский, и отреченный мною бастард на тебя работал? А?! С чего же твой наследник там был, подле Самойлова, скажи нам?!
– Дружат они.
И от такого беззубого, словно нехотя ответа – многие всерьез обеспокоились, даже из числа верных союзников Юсупова.
– На днях говорил я великому князю Роману Глебовичу, что молодость нынешняя бывает жестокой и преступной. Даже на такое способна, что собственную жену чужими руками похитить и в тюрьму тайну спрятать! Самостоятельно! Лишь бы доход от того был, – облизал Черниговский губы. – И великий князь мне не возразил. Я не ручусь за то, что Самойлов мог бы своими руками убить жену, лишь бы очернить меня. Потому что кровью моей, пусть и отреченного из рода, они то место уже окропили! Как жертвенного быка положив на алтарь собственных замыслов! А вам лишь бы мое имя с той тюрьмой связать, словно ведом и вам этот замысел!
– А ты, получается, чудом избежал засады? – Еще раз уточнил Мстиславский.
– Я жив и зол, как ты видишь. И в ни в какой отпуск не собираюсь!!! Честные люди, – веско посмотрел он по сторонам, взглядами встречаясь с самыми заинтересованными. – Тоже не пожелают, чтобы их расследованиями занимался кто-то, назначенный вашей кликой. Неведомо что вы там еще насочинять можете! А те, кто вам поверит сейчас, в это ваше «честное» расследование, может так сложиться, до конца дней будут плеваться от своей сегодняшней слабости!