Заложники — аж сердце отлегло — в полном составе и количестве, пусть и в разной степени избитости и сохранности одежды, сидели на пледах внутри периметра охраняющих людей. И к великому счастью, осознавали, что их пришли спасать.
С ними, как я успел пронаблюдать, обходились очень вежливо, на хорошем английском предлагали питьевую воду в бутылках. Единственное — столь же вежливо просили вернуть перстни с красными камнями. Те не сильно упорствовали, и легко обменивали защитные артефакты на воду.
Только один раз случилась осечка.
— Нет, — Отдернула девушка правую руку с перстнем на безымянном пальце, спрятав у живота. — Мне его надел большой, красивый мальчик!
И тут же нашла его взглядом — всего такого красивого и великолепного Артема Шуйского, в новеньком костюме “Гуччи”, расстегнутой на одну пуговичку сорочке и лакированных туфлях посреди окружающего бардака, тихим, но строгим голосом распоряжающегося безликими подчиненными, хлопотавшими возле пленных.
— Мой муж. — Добавила она с теплотой в голосе, поправив прядь светлых волос так, чтобы он прикрывал гематому на левой стороне лица.
Глава 8
Злым шипением стравливал давление гермозатвор. В ярком свете прожекторов, установленных на крыше головного джипа, рельефно высвечивались металлоконструкции подземного метрополитена — его северной секции, соединявшей дворец сеньора Латтнера с Дворцом совета правления, замурованным под берег пресного озера в пригороде Любека. Туда же, во дворец, шли параллельно путям спецкабели связи и резервные коммуникации. Заодно получалась система резервирования мощности и жизнеобеспечения — случись что, и у коллег можно будет приобрести энергию и воду. Только воздух для каждой секции метрополитена оставался своим собственным — сухой, чуть горячеватый, он прокачивался по замкнутому контуру, не выходя за систему тамбуров из четырех гермодверей и секции санобработки. Боевые вирусы, патогенные штаммы, радиация — неведомо что можно привезти с собой после Совета. Личные артефакты спасут тело, но ежели вирус занести во дворец — то кофе придется заваривать самому. Разумные меры предосторожности.
Гул вентиляции вторил звукам пяти заведенных автомобилей. С определенного уровня благосостояния, жизнь начинает цениться слишком высоко, чтобы обойтись без личной скорой помощи, двух автомобилей охраны и двух идентичных лимузинов. Даже если выезд запланирован по сверхзащищенной дороге, знает о которой только очень узкий круг личных слуг. Cтроители — и те никому ничего уже не расскажут, разве что на спиритических сеансах.
До определенного времени, отдельных секций метрополитена было шесть, но с гибелью Дитриха ван Цоллерна, сеньора Дортмунда, восточный сектор завершался тупиком — гермодвери нельзя было открыть снаружи, а внутри все были мертвы.
Разумеется, операцию по вскрытию бронированных дверей начали даже раньше официальных траурных мероприятий.
Ганза работала совокупным капиталом. Утеря шестой части богатств снижала рычаг, которым можно было кренить экономики отдельных стран и выбрасывать в нищету недружественные корпорации — из тех, кто полагал рынок свободным и не озаботился прикрытием сильных мира сего. Вот прибыли от любой совместной акции — те скрупулезно высчитывались и утаскивались каждым в собственное хранилище.
Еще в личном хранилище складировали взятые на хранения ценности, залоги под выданные кредиты, золотые запасы стран поменьше и побеспомощней. Проблема в том, что Ганза обеспечивала сохранность чужого имущества тоже коллективно, и если поступит запрос на возврат, то его придется выполнить, выплачивая уже их собственных средств. Одним словом, доклад о статусе работ по взлому дверей шел каждый день.
Сверху, над уровнем земли, от дворца ван Цоллерна остался только пепел и руины, по которым шастал всякий сброд, собирая уцелевшие безделушки. Ганза, поразмыслив и посчитав экономическую целесообразность, начала продавать лицензии искателям: если вы хотите, платите деньги и копайте, но без тяжелой техники — что найдете, ваше. Дальше оставалось наблюдать, как срабатывают охранные заклятия, превращая неудачливых кладоискателей в облачко пара или грязную лужу, красиво взрываясь или исчезая вместе с участком земли. Воистину, разминирование городской земли, за которое вам еще и заплатят — лучшее решение той недели. С другой стороны, кто-то да что-то и находил: поток искателей оставался на хорошем уровне.
Внизу, в тоннелях метро, никаких ловушек быть не могло — так предписывал регламент «гостеприимства». А истинные богатства, хоть и не валялись в сырой земле, но с гарантией уцелели и дожидались новых владельцев: рунные хранилища проектировались в том числе с учетом воздействий высшего уровня Силы. Осталось только дойти, взломать и забрать.
Понятно, что справедливо разделить личные богатства Дитриха будет очень сложно — но торговаться и владеть в равной степени приятно. Оценивать, взвешивать по граммам и каратам, ругаться о годе выпуска и руке мастера, брать время на изучение сертификатов и подделывать их самому — сам процесс нравился Золотым поясам, и мог изрядно разукрасить этот участок доставшейся им вечности.
Говорят, осталось вскрыть последний гермолюк на пути к сокровищам — именно этим легендировался срочный сбор всех Золотых поясов, и именно поэтому Латтнер скучал в кондиционированной прохладе своего лимузина. Мол, необходимо личное присутствие в момент снятия последней преграды, чтобы позже не возникало вопросов доверия. Требуется выставить личных контролеров и тех, кто будет следить за контролерами. Но и Латтнер, и другие золотые пояса знали — личного присутствия требовала иная ситуация.
«Сдаст ли меня Ходенберг?»
Лимузин незаметно для пассажира принялся набирать скорость — замелькали фонари дежурного освещения в окне.
«Если будет выгодно».
Йорг Латтнер уже отправил сеньору Любека обещанные пятнадцать процентов от назначенного выкупа. Большие деньги, чистый убыток — но преступление, совершенное группой лиц, в Ганзе творить было гораздо безопасней.
Осталось только уточнить, насколько драматично оценивают ситуацию иные коллеги, и сколько еще средств понадобится, чтобы замять проблему.
Дворец Совета назывался таковым больше по привычке: нет роскоши в железобетоне, переложенном свинцовыми плитами; в практичных плафонах дневного света и выкрашенных белой краской полах; в толстенных дверях и неудобно-высоких порогах. Разве что оценить все предосторожности в деньгах — все эти артефакты, вмурованные в стены, рунные росписи поверх дворца, которые никогда не увидят свет, и кровавые камни, создававшие три охранных контура: для машин, для людей со свитами и только для Золотых поясов. Вот тогда дворцы настоящие выходили настоящими дешевками.
Йорг оставил свиту в личном зале ожидания, там же и переоделся в белую накидку и простые белые штаны с обувью — символ чистых намерений и помыслов. Обычную одежду, все ценности — пришлось оставить. Артефакты, даже личные, запрещались. А чувства еще с момента входа начал царапать активированный блокиратор — пока еще не отсекающий Силу целиком, но стоит войти в третий контур, и даже огонька не зажечь…
Этот момент личного доверия невозможно было обойти — поединок атакующих и защитных артефактов, равно как противостояние доспеха и оружия, сопровождал человечества всю его историю. И допускать на совет людей с артефактами — означало рано или поздно допустить трагедию. Равно же запрещалось возводить в достоинство Золотого пояса адептов стихии Времени — но об этом запрете помнил только Латтнер, да Алистер Крупп. Впрочем, стихия — слишком редкая, чтобы о ней вспоминать. Ганза немало постаралась, чтобы уничтожить последних ее владельцев.
Все Золотые пояса выступали в момент Совета равными, простыми людьми — неприятно, болезненно хрупкими и смертными. Тут могли заехать в морду и потаскать за волосы, пока не разнимут — это добавляло людям вежливости. И именно внутри Совета, при личном присутствии, решались самые важные вопросы.