Прав был князь Давыдов — не связывайтесь с замужними женщинами, от них все проблемы. Особенно, если они называют себя вашей женой.
***
Красная полоса заката растворялась в черной воде Балтийского моря. Шелестел волной отлив, утягивая на глубину грязь суши. Мерцали над головой звезды: видевшие много хорошего, много плохого, и немного — откровенного мерзкого.
Стоял по щиколотку в воде располневший, нескладный человек пятого десятка лет на вид. И волна была бессильна, и сам он плевать хотел на мнение звезд.
В недлинном сером пальто, с закатанными по колени брюками, обладатель неприятной генетической мутации, из-за которой подбородок уходил в грудь, Соломон Бассетт относился к очень редкой категории деловых людей, соединяющих товары с новыми владельцами.
Не та пошлость, с которой живут простые торговцы, когда одни хотят продать, а другие желают владеть. И не грабеж, когда продавать не хотят. Третий вариант. Когда осознают, что имеют, и в ужасе пытаются избавиться.
Есть вещи в мире, один факт обладания которыми может увести на дно позора и осуждения. Весьма, весьма дорогие вещи. Как же с ними поступить? Выкинуть на свалку, затопить в глубоком месте? Найти в себе порядочности и потратить уйму денег на правильное уничтожение проклятого артефакта? Или же пригласить человека, который легко решит ваше затруднение, и даже даст за него хорошую плату?.. Чистые деньги, золото высшей пробы, украшения с кристально честной историей — в обмен на грязную, позорную тайну.
Купленное потом всплывет на другом континенте, превратит плодородные поля в гниющие болота, приведет мор в цветущие страны и пылевые бури в долины рек. Бассетту щедро за это заплатят — обезличенными цифрами на анонимных счетах, с которых так удобно покупать все это чистое, высокое и честное. В этом был бизнес, и бизнес шел хорошо
Одни клиенты знали Соломона Бассетта под именем Коллекционер. Другие звали Падальщиком и десятком иных прозвищ — много языков в мире: где-то нет гиен, а где-то стервятников. Соломон Бассет был везде.
Внешность — уродливая, исправить которую не стоило никакого труда, экономила прорву времени. Когда к вам на порог приходит такое… Люди охотней понимают, какого размера у них проблема.
Его проведут черным ходом и не пригласят за стол; вещи, к которым он прикоснется, стулья, на которые сядет, сожгут, словно после чумного — но и торговаться хозяева будут гораздо меньше.
К тому же, зачем все эти маневры и расшаркивания? Он — чудовище, и его партнеры — в элегантных нарядах, с красивыми лицами, такие же чудовища. Не важно, что они всего-лишь продают безделушку, доставшуюся с наследством от троюродной бабки, и голос их трясется, и сами они не спят который день, мучимые кошмарами и Властью вещи, впитавшей солнечный свет впервые за сотни, а то и тысячи лет. Все они — подонки и преступники. И жадность терзает их сильнее, чем страх.
А раз так, два чудовища всегда договорятся. Других людей в этом бизнесе не бывает — обычно, если человек перед ним не покупал и не продавал, он и был товаром.
За спиной Соломона Бассетта, на два метра выше по галечному пляжу, лежал хромированный кейс — пузатый, тяжеленный. Новая вещь, от которой пожелали избавиться — настолько возмутительная, что в этот раз черным ходом выступал целый Любек-над-законом, а продавцы все равно прятали лица под личинами. Огромной редкости и цены — Коллекционеру, без шуток, приходилось обнулять счета в банках и демонстрировать три нуля через точку. Словно с торговцем на базаре, он чуть ли не выворачивал карманы, бил себя в грудь, клялся, плевал и уходил — пока его не возвращали с порога, осознав, что действительно выжали до конца. И предлагали доложить сверху товарами, услугами, одеждой, душой — цепляясь за то, что есть и то, что будет.
В другой раз Соломон обязательно прервал бы переговоры и взял паузу на пару-тройку лет, пока продавец дойдет до нужной кондиции. Но именно этот товар предназначался для личных нужд. Риск, что его могут увести, потерять, украсть — того не стоил. Он просто сводил с ума.
Договорились, разумеется — как это бывает в хорошей сделке, продавец отбыли с чувством довольства собой и легким сомнением, что не додавил по деньгам.
А Соломон Бассетт просто чувствовал счастье, стоя босыми ногами в холодной воде.
Когда он смотрел красно-черный на горизонт вот так, на берегу холодного моря, в абсолютной темноте? Так, чтобы вместо просеянного песочка под ногами — острые булыжники дикого побережья?
В раннем детстве, наверное. Врут, что дети ничего не помнят. Вот и Соломон помнил бегство среди ночи, зарево пожаров над родной деревней и хлипкую лодку, оттолкнутую вместе с ним в море. С рассветом он заметит, что больше никого в той лодке нет. Время стерло из памяти названия, имена и лица. Но как ему забыть этот голод?
Рука невольно потянулась к расстегнутому вороту пальто — к ладанке на цепочке, прошедшему вместе с ним весь путь от того берега до этого.
Тощие длинные пальцы замерли у пуговиц нагрудных карманов, согрелись в них.
Жаль, что счастье столь скоротечно.
Худые икры, непропорционально располневшему телу, вывели изрядно посмурневшего мужчину обратно на берег. Такого человека наверняка возят в машине — оценят многие, и будут правы. Машина была — в темноте остывал двигатель черного внедорожника.
Они уходили быстро, прорывались по городу от несуществующей погони, уходили с перекрестков фантомами-обманками, крались под зеркальными щитами, рушили фасады домов на дорогу за собой — мертвому городу все равно. Все усилия, чтобы выйти на этой точке обширного побережья незамеченными. И вот они здесь. Крохотный всплеск-передатчик отработал в означенное время по узкому азимуту, где должна была дожидаться лодка. Та, что в режиме полного радиомолчания ожидала сигнала с координатами, чтобы прийти и забрать их на подводную субмарину. А в ответ — ничего.
Совсем ничего. А ведь момент перехода по воде — он был бы самый скользкий, самый уязвимый и опасный… К нему он готовился — щелкнули перстни на сжатой в кулак руке.
Его команда — три «виртуоза» вместе с ним самим — далеко не гарантия, что продавец не захочет получить в довесок к плате только что проданный товар. Бывало всякое в их практике, а в этот раз Соломон подстраховывался особо. Отход был тщательно продуман.
Но, видимо, где-то завелась крыса. И что-то подсказывало Соломону, что крыса та ганзейской породы — раскормленная, жрущая с золотой посуды и потерявшая всякий страх.
Пока Соломон вдевал ноги обратно в ботинки, справа послышались шаги — возвращался Лейто фон Браун, отправившийся расспросить местных рыбаков — огоньки костров были видны в километре восточнее. Заодно он взялся посмотреть через толщу воды — что даже для виртуоза этой стихии дело почти бессмысленное.
Второй его виртуоз, Мирослав, контролировал подходы, находясь на пару метров под землей — так что никто другой идти к Соломону не мог.
— Рыбаки говорят, час назад слышали глухой удар и волна плеснула. — Лейто достал из пачки сигарету, напряженно поглядывая на море. — Но это — рыбаки.
Рыбак без фантазии — плохой рыбак.
Фон Браун закусил фильтр губами, потянулся за зажигалкой, но под внимательным взглядом шефа оставил сигарету не зажженной. Огонек в море далеко видно.
— Еще говорят, что днем с города гремело так, будто шторм прошелся.
И «Пелена» исчезла. Событие невозможное… И столь удачно приключившееся всего за пару часов до сделки. Интересно, кого в этом обвинит крыса?
— Кажется, нас не хотят отпускать. — Констатировал Соломон.
То, что его лодки — а возможно и субмарины — больше не существует, он не сомневался.
Коллекционер задумался:
— Пока Любек не откроют, нам все равно не выбраться. Даже если субмарина уцелела, к ней будет не подойти.
Тайна была самой главной защитой. Нет тайны — нет и подводной лодки.
— Куда заляжем? — Не спорил Лейто.
— Я видел отель по пути. Кажется, там был свет. — Соломон приподнял чемодан.
Тяжелый — но от знания, что в руке, Коллекционер будто парил.
— В центре? Место суетливое. — Вышел из-за спины Мирослав. — Разгромлено все. Явно отвоеванный участок.