— Мне ведом только факт сделки. Полагаю, нечто весьма грязное. Какое это отношение имеет к нам? Вы считаете, эта дрянь проникнет сквозь метрополитен?
— Гермозатворы не дадут, — вставил слово Филипп, и тоже внимательно смотрел на Круппа. — Или нет?
— Там… Там не зараза. Я продал ему кое-что иное.
— Хранитель традиций продает мимо кассы!..
— Заткнись, Георг! — Рявкнул на него Алистер. — Я слил ему концентрат по делу Черниговских! Имперские ищейки уже вот здесь, — дернул он себя за ворот. — Я сжигаю лаборатории дотла, а они все равно идут по следу. У них часть от партии, и дар их ищет целое.
— Так сожги концентрат.
— Это ты его производил?! — Взвился Крупп, вскочив с места. — Ты оплачивал экспедиции?! Учил, нанимал, охранял, хоронил? Да мне этот концентрат обошелся в два поколения!.. Нет средства лучше, чем утилизировать это через Коллекционера, — успокоился он, оправил одежды и вернулся в кресло. — Так или иначе, это правильное решение. Нам нужно уводить разведку от нас. А на Бассетте столько грязи, от новой даже запаха не будет…
— Концентрат, в результате вашего мудрого решения, коллега, теперь во дворце Латтнера, — не удержался от пикировки Ходенберг, за что получил полный ненависти взгляд.
Впрочем, он Круппа тоже не простил.
— Одно радует меня, — тем же тоном продолжил Георг. — Вы все-таки получили свои деньги.
— Предлагаю ввести господина Соломона в состав правления, — выступил с неожиданной инициативой Филипп.
— Вздор, — поднял ладонь Алистер. — Все не настолько скверно. Внутренние покои дворца еще удерживают штурм, к хранилищу ему не подойти. Подгоним войска через метро, зажмем в клещи.
— Если он не примет концентрат, — вставил слово Ходенберг.
Самим золотым поясам принимать его, увы, бесполезно — верхняя планка «мастера» уже давно скрипела, продавливаемая упрямыми головами, но сопротивлялась. Требовалось нечто большее, чтобы перешагнуть незримую грань контроля Силы. А Соломон Бассетт уже был «виртуозом», и в свите имел еще двух…
— Если бы ты не слил это дело ДеЛара!!! — Стукнул сеньор Гамбурга кулаком по тяжелому подлокотнику.
— Предлагаю сделать выводы, господа, — поднял руку сеньор Висмара. — Мы заигрались.
И остальным, осекшимся на полуслове и замершим в тягостном молчании, поразмыслив, нечего было на это возразить.
— Трое из нас мертвы. Половина. Нанесен значительный ущерб. — Констатировал сеньор Висмара. — Нам нужен человек, за счет активов которого мы выправим сальдо.
— Мистер Бассетт слишком одиозная фигура, чтобы усаживать его на одно из этих кресел.
— Придумаем ему новое имя, новую внешность. Беднее он от этого не станет. Голосуем?..
— Против.
— Против.
Брандин беспомощно развел руками и промолчал.
— Но вы правы, Филипп, последние решения ведут нас только к убыткам. — Кивнул Ходенберг. — Где это видано, чтобы мы ходили по всему миру и искали «виртуозов»? Всю нашу историю, от одной лишь тени угрозы государства Европы вставали на нашу защиту!
— Мы сами придумали этот поединок. Благородные семьи не станут вмешиваться.
— Я бы посмотрел на эту проблему иначе… С чего мы решили, что нам нужны «виртуозы»?..
— Таковы правила…
— К демонам правила. К демонам все эти разговоры о чести. В город прибывают Аймара, и мы расстелим в небе новую «Пелену». Никто ничего не узнает, никто ничего не увидит.
— Вы вновь предлагаете сэкономить? — Иронично вопросил Брандин.
— Вовсе нет, — с довольным видом развалился на кресле Ходенберг. — Но я вижу раздражение моего друга Алистера, и полагаю, что дело не только в смерти коллеги. Я так полагаю, Алистер, ваши заверения, что вы найдете нам «виртуозов», уже не столь надежны?
Очередной колючий взгляд был ему ответом. Ганза выделила фонды через Круппа, а тот почти месяц нагло крутил общие деньги — и это было приемлемо, каждый бы так поступил. Никто не спросит за нецелевое расходование, если будет результат. Однако, если дело сорвется, то в этот раз руки Филиппа будут прижимать Алистера к креслу…
— Иногда мне кажется, что нас похоронили. — Не выдержав, отвел Крупп взгляд. — Виртуозы не хотят идти. Я называю им цены, которые они сами мне предлагали! Эти мерзавцы отвечают, что обстоятельства изменились!
— К счастью, есть решение. — Хлопнул в ладоши сеньор Любека. — Оно само пришло в гости Конрада Аденауера и пожелало быть нанятым. Пять жрецов солнца из рода Борецких.
— То есть, дворец Конрада мы тоже потеряли, — схватился Крупп за голову.
— Интересы их далеки от мирских, мой друг. В качестве платы, жрецы пожелали узнать, почему не состоялся конец света, на который они так рассчитывали. — Позволил Ходенберг ироничную улыбку. — Наши невольные союзники тоже недовольны. Разумеется. информационные базы Ганзы сообщили им о роли молодого и наглого ДеЛара в разрушении их планов. Жрецы желают отмщения. — Ходенберг и не собирался скрыть гордость за легкую интригу, провернутую молниеносно.
Никто не обещал жрецам, что ответы на их вопросы будут правильными. Их дадут — это и было сделано.
— Вы хотите поставить на сектантов? Вы в своем уме?
— Я, любезный друг, ныне полностью поддерживаю сеньора Филиппа. Мы заигрались, — жестко постановил Ходенберг. — Я плевать не хочу на то, кто победит в поединке. Я предлагаю сделать так, что победивший — кто бы он ни был — гарантированно сдох.
— Нас осудят, Георг. С наемниками так не поступают. Даже с такими.
— Эти жрецы по недомыслию убили бастарда Валуа.
— Постойте… Вы их уже наняли? Вы знали и наняли убийц бастарда? — Завозился от переживаний на своем месте Алистер.
— Полагаю, наш друг Георг хочет испробовать жидкое золото на вкус, — меланхолично озвучил свои мысли Брандин и внимательно посмотрел на свои ладони.
— Поэтому мы убьем жрецов. — Давил голосом Ходенберг. — Убьем ДеЛара. Запремся во дворцах, и убьем их всех. И даже бастард Валуа умрет в этот день во второй раз. Пепел не расскажет, как все было на самом деле. Мир не выскажет нам претензий. Мы живы, а наши враги — нет.
Оставался один вопрос, который напрашивался и у сеньора Висмара, и у сеньора Гамбурга.
— Как же мы это сделаем? — Озвучил его Алистер.
— Откроем агатовую шкатулку. — Постучал Ходенберг ботинком по полу.
Там, под общим залом было еще одно хранилище, которое как раз требовало постоянной работы блокиратора. Особая коллекция. Вещи, которые были слишком драгоценны и редки, чтобы уйти в чью-то личную коллекцию. Предметы раздора и зависти, владеть и распоряжаться которыми решено было только по решению Правления.
— Предлагаю голосовать, — глядя на сомнение на лицах сильно уменьшившегося совета, Георг позволил себе легкую улыбку. Он уже знал результат.
— Пожалуй, время экономить действительно прошло. — Задумчиво произнес Крупп. — За.
— За, — развел руками Ходенберг.
— Воздерживаюсь.
— Кто бы сомневался, друг мой. Кто бы сомневался.
Глава 12
Следы от капель дождя и пыль — стекла отеля давно никто не мыл. В отеле так много благородных, что скоро все зарастет паутиной, а рисунок паркета потеряется под грязью, нанесенной с улицы.
За окном просторной гостиной молчаливо работала ремонтная бригада — городские службы восстанавливали электричество и связь. Протягивали кабель поверху, по столбам — это место еще долго не будет туристическим, нет необходимости прятать в землю. Тут бы прожить один день, услышать родных и узнать, что все у них в порядке, пока все вновь не разнесут в хлам. По счастью, ремонтников в городе все еще больше, чем людей, которым невместно работать руками.
На отель бригада смотрела равнодушно, без ненависти. Судьба Михаэля ДеЛара им известна, причины его действий понятны. Кто-то сказал бы, что ДеЛара обескровил гораздо больше семей на пути своей мести, и определенно не соврал бы против истины. Кто-то добавил бы, что так почти с каждой войной, которые благородные разыгрывают из года в год из-за обид, кровной мести и политики. И города ради этого сожгут, и армии сойдутся, и люди погибнут — чтобы господа перестали чувствовать себя оскорбленными или стали немного богаче. В конце солдатам скажут «мы победили», а те, похоронив друзей, вряд ли заметят перемены. Но этому «кто-то» всегда возразят, что защитить себя — святое право. А пламя четырех сожжённых городов Ганзы уже давно стало символом маленького человека, способного добраться даже до небожителей. Эти слова не успокоят горе тех, кто пострадал от мести ДеЛара — он и не ищет их прощения. Но со времен его мести, к человеческой жизни стали относиться гораздо бережнее.