— Когда он рвется наружу, ты его просто давишь, и все? Всегда?
— На людях давлю, дома даю волю. Иначе нельзя. С собой ссориться — вообще плохая затея, а с собственной Силой — тем более.
— Отомстит? — Зашел я в лифт и остановил руку у цифровой панели.
— Типа того, — неопределенно повел Артем рукой. — Отыграется. Если всегда давить, то просто откажет.
— Ясно…
— А ты чего спрашиваешь?
— Да так… Надо было кое-что уточнить. Пойду, прогуляюсь по городу.
— Составить тебе компанию? — Хотел он шагнуть внутрь, но я придержал его грустной улыбкой и жестом.
— Пожалуй, нет. Лучше побуду в одиночестве.
Закрывшиеся двери оставили недоумевающего княжича Шуйского.
Скрытая во внутреннем кармане под новым пальто, в бок ребром упиралась алая шкатулка.
***
Удары по бронированным дверям и хрип душимого человека. Сопротивлялись сталь и бетон подземного бункера таранным ударам извне. Напрягались мышцы шеи, пытаясь дать еще немного воздуха легким.
Человек затих первым, и уже потом рухнули створки, скатившись бетонным крошевом по ступеням подземного амфитеатра вниз, к осколкам разбитой посуды и разбросанным по полу фруктам.
— Вы от Валуа? — Тяжело дыша, поднялся Филипп Брандин над телом грузного мужчины на полу. — Это он вам нужен. Или он, — указал он рукой в окровавленном рукаве на тело Георга Ходенберга.
— Мы не от Валуа. — Некрасивый человек с подбородком, вросшим в грудь, замерший на верхней ступени, отрицательно повел головой. — Меня наняли передать, что ваша записка получена.
— Хорошо, — расслабил плечи Филипп.
— У него есть условия. Встреча должна быть в самом лучшем ресторане города. Обязательна живая музыка.
— Где я их найду… — Пробормотал последний сеньор Ганзы, уже, в общем-то прикидывая, как действовать.
Шорохом отозвался звук обуви — нежданный гость пожелал уйти столь же стремительно, как появился.
— А вы знаете, что это не Аденауэр подставил вас с лодкой? — Спросил Филипп Брандин ему в спину.
Соломон Бассетт замер в разрушенном проеме. Он повернулся, посмотрел на окровавленного мужчину, на два трупа на полу и на пустые кресла лидеров еще недавно одной из самых могущественных организаций мира.
— Весьма вероятно, вы правы. Но я предпочту вам не поверить.
Эпилог
В запахах недавнего дождя мерещился вкус свежего пепелища — отличные виды ресторана на реку и залив ныне играли ему плохую службу. Черные пятна вместо старого города и завалы там, где проходили широкие трассы, отдавали горечью в блюдах, хотя повара явно расстарались, накрывая единственный на все заведение стол для четверых человек. Вкусы каждого изучили особо, стараясь угодить: и любимое вино Ее высочества принцессы Елизаветы, и прихотливо украшенный фазан перед Филиппом Брандином, и даже Николай Борецкий с определенным энтузиазмом разбирал ножом и вилкой красную рыбу под соусом — словно вспоминая ее вкус. Мне предложили стейк, а я изобразил, что и тут они угадали — только в средней прожарке все равно чудилась гарь, а под зубами хрустел уголь сгоревших домов.
— Ваше высочество, я же обещал вам ужин в хорошем ресторане. — Заметил я, что принцесса так и не притронулась к своему салату, а бокал ее пуст, и самолично поухаживал, налив вино.
Наверное, вино и в самом деле любимое — закинула она в его себя в одно мгновение.
— Смею заверить, это — лучший в городе. — Немедленно вставил слово Филипп Брандин.
Из тех, что не сожгли, надо бы добавить, но люди и так вели себя нервно. Последний Золотой пояс Ганзы то и дело косился на Борецкого. А тот поглядывал в ответ, как бульдог на цыпленка — всего одно движение, чтобы свернуть шею — но как очень мудрое существо, понимал, что от цыпленка будет больше пользы, если дать ему набрать вес. Ее Величество же будто пыталась осознать, как жизненный путь привел ее в это место — и мудрость явно собиралась черпать в вине, кое тут же обновил ей расторопный служка.
— Нам все нравится, — улыбнулся я Филиппу, работая ножом и вилкой над стейком.
— Надеюсь, вы оценили мой жест? Я подменил Агатовую шкатулку. Это было нелегко сделать.
— Очень мудрое решение. Ведь кто придет, если меня не будет? — Жестом показал я слуге, что принцессе больше не наливать. — Оценят ли эти люди вас, как ценю я? Оставят ли вам руководство над Ганзой? — Посмотрел я на Филиппа.
— Вы не представляете, как я рад своему решению. — Явно сдержал он волнение и радость от услышанного. — Многие посчитали бы правильным уничтожить Ганзу. Но если снести дом, то что можно построить из его обломков?
— Ганзу мы сохраним. — Постановил я. — Более того, ради высшей цели, герцог ДеЛара отбросит личную месть. Теперь ваши враги — его враги.
— Это было бы весьма кстати. Нас обворовали. Государи рвут на части сеть филиалов! — Не сдержал он эмоций.
— Мы отомстим. — Успокаивал его я.
— К сожалению, времена нынче не те, чтобы обещать монархам черные паруса на горизонте. — Искренне посетовал Брандин. — Вряд ли нам все вернут, но имя ваших родственников, безусловно, остудит горячие головы.
— Никаких имен не хватит, чтобы победить жадность, что подменяет им честь. — Покачал я головой.
— Жадность иногда подменяет и сам разум, — добавил Филипп, склонившись над своей тарелкой.
— Такие погибнут. Остальные поймут, что придется пойти на уступки. — Отложил я приборы. — Но брать мы будем не золотом, а властью.
— С этим они расстаются еще хуже… — Вопросительно поднял брови Брандин.
— Поэтому власть забирают силой, — сцепил я пальцы в замок перед собой.
— Боюсь, тогда нас просто объявят вне закона…
— Забирать будем не мы. В империях достаточно недовольных и среди простого народа, и среди дворянства. Нашей задачей будет скоординировать лидеров, выстроить структуру, профинансировать, снабдить оружием и дать единую идею.
— Это… — лихорадочно подсчитывал Филипп. — Даже более опасно, чем прямая конфронтация. Если о нашей роли узнают…
— Сделайте так, чтобы не узнали. — Давил я взглядом. — Ячейки по три-пять человек, подчиненные знают только непосредственного руководителя, а тот — своего звеньевого. В конце концов, Ганза владеет разработками защищенных протоколов связи, а люди в разведках едят с ваших рук. Пусть отрабатывают и не смотрят в нашу сторону.
— А они, что, не поймут, что происходит? — Уже паниковал Филипп.
— До определенного момента они будут видеть народные волнения, во главе которых будет стоять молодежь из приличных аристократических семей. Вы даже знаете их имена, — улыбнулся я. — Вы же видели списки, кого ваши коллеги зазвали в Любек? Сейчас эти благородные господа набираются ненависти к беззаконию в границах города. Когда вернутся домой, увидят там то же самое, а останавливаться творить добро — тяжелое дело, по себе знаю. Ваша задача — поддержать их благородный порыв, помочь с наставниками, техникой, прикрытием и заинтересовать неравнодушное общество. Сочиняйте песни, печатайте листовки, работайте с прессой. Нам нужно показать обществу героев, а общество само подскажет им главного врага.
— Даже самых благородных засунут в тюрьму, если они перейдут определенную границу. — Притихнув, покосился он на сидевшую рядом со мной принцессу, словно пытаясь найти в ее лице реакцию на то кощунство, что она слышит.
Но та грустно смотрела на пустой бокал.
— Ее высочество будет заходить в тюрьмы и выводить их оттуда. Особы императорской крови неприкосновенны.
— Если Ее высочество согласится…
— Будет. — Ответил я за нее.
А та покорно промолчала.
Это принесло определенный перелом в беседе — Филипп задумчиво смотрел уже не на Ее высочество, а на гору, что возвышалась в небе за моей спиной.
— Какой показатель эффективности наших действий вас устроит?
Вздохнув, я все же налил принцессе еще.
— Мировая революция.
Бокал хрустнул стеклом в девичьих руках, и алое пролилось на скатерть.