...Гусарова пробкой вышибло из вестибюля. Выскочив на площадку под длинный козырёк, он бойко развернулся и прокричал невидимому за толстыми тонированными стёклами входных дверей обидчику:
- Скотина! Я тебя, гнида, по судам затаскаю! Ты у меня за всё ответишь! С-с-самодур!
На бранных выражениях речь Гусарова отчётливо сбоила, он произносил их запинаясь, с каким-то отчаянно-восхищённым бесстрашием. Любому профану, равно как и не профану, враз становилось ясно, что ненормативная лексика Гусарову чужда и неприятна.
Двери бесшумно раскрылись, в проёме возник мордатый охранник. На поясе у него сиротливо болталась короткая резиновая дубинка. Гусаров благоразумно попятился.
- Чё те надо, огрызок? - лениво поинтересовался охранник.
- Вещи отдайте, - в ультимативном тоне потребовал Гусаров.
- Заходи, бери, - великодушно разрешил охранник.
- Само собой. Я пойду, а ты меня дубинкой...
- Зачем дубинкой? - обиделся охранник. - Дубинкой бить приказа не было.
- А какой был? - как бы невзначай спросил Гусаров.
- К начальству не пускать, - сказал охранник.
- То есть, я могу беспрепятственно войти?
- Войти можешь, - открыто глумился охранник, - выйти — как получится. И во взгляде его простодушно читалась незатейливая мысль: «попадёшься — не выпущу!»
- Ну, и чёрт с вами, - с каким-то бесшабашным облегчением выдохнул Гусаров, - берите, пользуйтесь... Уроды! Крутанулся на каблуках и тот же миг как-то обмяк, сгорбился, стал ниже ростом. Исчез нервный задор, выветрился адреналиновый кураж и мысль о лежащей в сейфе кадровички трудовой книжке внезапно отравила мозг смутными видениями грядущей катастрофы.
«Что со мной произошло? - печально размышлял Гусаров, бредя к автобусной остановке. - Так наброситься на человека...» Он вспомнил, с каким остервенением и ненавистью выдирал из начальственной лапы злосчастный клочок бумаги и ему стало нестерпимо стыдно, но вслед за накатившим валом раскаяния от содеянного перед его внутренним взором возникла перекошенная морда (иначе не назовёшь) директора, тройной подбородок, висящие брыли щек, пронизанные склеротическими прожилками капилляров, толстые губы, выкаченные глаза и угасшая было храбрость на краткий миг ярко полыхнула в его душе. Жалко, не успел врезать этому козлу. Точнёхонько в потную мерзкую харю. Гусаров живо представил картину мести: его кулак, подобно выпущенной стреле, несётся вперёд, со свистом рассекая воздух, удар достигает цели, разлетаются осколки зубов, капли крови, губы разбиты вдрызг, обидчик теряет равновесие и всем своим жирным телом рушится на землю. Тяжёлый грохот сотрясает кабинет. Дребезжат хрустальные вазы в шкафу, в приёмной истерично визжит густо наштукатуренная секретушка. А он, Гусаров, пинком открыв двери, гордо выходит, раздвигая плечом оробевших охранников и сбежавшихся на шум офисных зевак...
Но пламя отваги гаснет окончательно. Гусаров лезет в карман за проездным, режется острым краем пластиковой карточки. Он выдёргивает руку, беспомощно дует на порез, стараясь унять кровотечение. Кровь не унимается и он обматывает палец носовым платком. Похоже, это та самая соломинка, что ломает хребет верблюду. Гусарову становится горько и одиноко. Он прислоняется к железному столбу остановочного павильона. Глаза набухают влагой. По щеке скатывается слеза. Гусаров тихо плачет. День начисто испорчен.
...Газета называлась «Из рук в руки». Гусаров хмуро осведомился: «Сколько?»
- Семьдесят пять, - ответила киоскёрша. - Будете брать?
- Буду, - сказал Гусаров, вытряхивая из бумажника на ладонь монеты. Семьдесят... три... пять. Возьмите. Семьдесят пять. Ровно.
Киоскёрша неторопливо пересчитала деньги.
- Пожалуйста, ваша газета.
- Спасибо, - желчно ответствовал Гусаров.
- Не за что, - сказала вежливая киоскёрша и улыбнулась. Как показалось Гусарову, ободряюще. - Благодарю за покупку.
- Спасибо, - вымолвил он, устыдившись своего раздражительного тона. И добавил, потянувшись непроизвольно рукой к несуществующей шляпе:
- Счастливого вам дня.
- До свиданья, Александр Дмитриевич, - сказала киоскёрша, особо выделив интонацией знание его имени и отчества: «Александр Дмитриевич». Гусаров изумленно вздрогнул, но киоскёрша уже не смотрела на него. Отойдя от киоска, он решил, что ослышался.
Усевшись на скамейку, Гусаров принялся бездумно листать хрустящие страницы. «Из рук в руки» была отпечатана на отличной глянцевой бумаге, строгим чётким шрифтом, с яркими цветными картинками продаваемых вещей, фотографиями вилл, коттеджей, шале, бань, земельных участков и отдельно портретов (обязательно анфас) в рубрике «Желаю познакомиться». «Качественная полиграфия, - машинально отметил про себя Гусаров, - не свойственная для газеты объявлений. Бумага, если не ошибаюсь, финская. Да и печать, скорее всего, производилась за границами нашего богоспасаемого отечества». Канцеляризмы он специально употреблял для того, чтобы подчеркнуть абсурдность чего-либо увиденного, услышанного или случившегося в родных пенатах (имея в виду Россию в целом). Раздел «Вакансии» пестрел манящими заголовками «Требуются!» Требовались разные: квалифицированные и неквалифицированные, ветераны и новички, специалисты и разнорабочие, до тридцати пяти и после сорока, трактористы, слесари, бульдозеристы вахтовым методом, флористы в международный Дом творчества, аниматоры на побережье Чёрного моря, токари, стропальщики, отделочницы в СМУ-412, маляры-штукатуры, электрики, сантехники, буровые мастера... Гусаров скользил взглядом по колонкам, отмечая в уме наиболее востребованные нанимателями профессии. Судя по размещённым заявкам, работодатели более всего нуждались в крепких рабочих кадрах, имеющих навык и желание трудится на производстве, а не просиживать штаны в душных офисах за сплетнями и компьютерными мониторами. Интересующие Гусарова вакансии оговаривали непременным условием характеристику с прежнего места работы и потому отметались им с порога. Он пролистал почти всю газету, пока на предпоследней странице, в самом низу не обнаружил объявление, обрамлённое зеленой рамкой. Объявление гласило: «Желающие неплохо заработать приглашаются на высокооплачиваемую сезонную работу (с августа по сентябрь месяцы) в сельской местности с предоставлением временного благоустроенного жилья и трёхразового питания. Образование значения не имеет. Возрастные ограничения: от 18 до 55 лет (связаны со спецификой деятельности). Медицинское освидетельствование за счёт приглашающей стороны. Зарплата пять тысяч рублей в день без вычета налогов и обязательных платежей (по результатам работы возможны выплаты бонусов и премий). Резюме и реноме не требуется (зачисление в штат по итогам собеседования). При заключении контракта соискателям выплачиваются подъёмные (безвозвратные) в размере ста тысяч рублей, из которых безусловно возмещаются работодателю расходы на приобретение служебного инвентаря, оплату питания и содержание жилых помещений, выделяемых организацией для проживания нанятых сотрудников. Обращаться по адресу: улица Октябрьской Революции, 12, строение 2, кабинет № 91». Условия были нереально, неправдоподобно, фантастически привлекательными. «Аферисты, - категорично заключил Гусаров, прочитав текст в зелёной рамке, - разводят лохов на бабки. Либо преступники. Однозначно. Завлекают большими деньгами, а потом продают в рабство. Или режут на органы. Пять тысяч в сутки и сто тысяч подъёмных. Интересно, что надо делать за такие деньги? - Он инстинктивно подсчитал сумму месячного заработка. - Сто пятьдесят пять тысяч за тридцать один день. Плюс остаток от подъёмных. С остатком, спору нет, сложнее. Неизвестно, какую часть придётся отдать. Пусть это будет тысяч сорок. Ладно, шестьдесят. Всё равно, получить сорок тысяч сразу, на руки. В том случае, конечно, если тебя примут. Взять эти деньги, к примеру, и свалить. Пусть непорядочно, зато в высшей степени разумно. Чёрт его знает, чем они там промышляют. Надеюсь, искать меня не станут. Если только они не аферисты, и не преступники. Тогда будет плохо. Нет, тогда будет хреново, потому что плохо мне сейчас. И выхода я не вижу, вот ведь какая пакость...» Гусаров свернул газету в трубочку, повертел головой, выбирая направление и неспешным шагом отправился на улицу Октябрьской Революции.