Исходным пунктом его рассуждений являются следующие положения, очень напоминающие известную теорию Кавелина о развитии личного права в Западной Европе.
Обеспечение частных прав отдельной личности было существенным содержанием западноевропейской истории в последние столетия. Теперь цель эта в высокой степени достигнута. Право собственности почти исключительно перешло на Западе в руки отдельных лиц и ограждено прочными гарантиями. Не менее прочными гарантиями ограждены там юридическая независимость и неприкосновенность отдельного лица. Но это исключительное развитие личного права имеет свои невыгоды, особенно заметные в земледелии и промышленности. Явилось экономическое неравенство, возникло "пролетариатство", капиталы сосредоточились в руках предпринимателей. Наконец, все отрасли экономической деятельности находятся под властью безграничного взаимного соперничества отдельных предпринимателей. Это тяжелое и, как выражается Чернышевский, противоестественное положение дел вызвало появление новых стремлений, которыми устранялись слабые стороны прежнего одностороннего идеала. Возникла идея о союзном пользовании средствами производства и о союзной его организации. В земледелии союзное пользование средствами производства равносильно общинному землевладению. Чернышевский доказывает, что это стремление к союзному пользованию и производству является не более, как дополнением прежнего стремления к обеспечению прав отдельной личности. "В самом деле, — говорит он, — не надобно забывать, что человек не отвлеченная юридическая личность, но живое существо, в жизни и счастьи которого материальная сторона (экономический быт) имеют великую важность; и что потому, если должны быть для его счастья обеспечены его юридические права, то не менее нужно обеспечение и материальной стороны его быта. Даже юридические права, на самом деле, обеспечиваются только исполнением этого последнего условия, потому что человек, зависимый в материальных средствах существования, не может быть независимым человеком на деле, хотя бы по букве закона и провозглашалась его независимость" [30].
До сих пор все рассуждение Чернышевского ведется в духе последовательного западничества. Более того, можно подумать даже, что в этом своем рассуждении он вполне переходит на точку зрения материалистического объяснения истории, он указывает, каким образом новый общественный идеал возник на Западе под влиянием новых условий экономической жизни [31]. Но дальше начинается сближение Чернышевского со славянофилами, и тут становится очевидным, что он в сущности не переставал держаться идеалистического принципа "просветителей": "миром правят мнения".
"То, что представляется утопией в одной стране, существует в другой, как факт… — говорит он. — У нас есть землевладельцы с юридивеским полновластием английского и французского землевладельца… но они составляют, сравнительно с массой народа, еще очень немногочисленный класс, понятия которого о полновластной собственности отдельного лица над землею еще не проникли в сознание массы нашего племени… Масса народа до сих пор понимает землю как общинное достояние, и количество земли, находящейся в общинном владении, или пользование им под общинною обработкою, так велико, что масса участков, совершенно выделившихся из него в полновластную собственность отдельных лиц, по сравнению с ним, незначительна. Порядок дел, к которому столь трудным и долгим путем стремится теперь Запад, еще существует у нас в могущественном народном обычае нашего сельского быта" [32].
Отсюда делается тот вывод, что так как "мы видим печальные последствия разруше-ния общины на Западе, то мы должны сохранить общину в России. Пример Запада не должен быть потерян для нас" [33].
"Мы видим"… Кто ты? Опять все та же интеллигенция, все та же единственная действующая армия человеческого прогресса, которая изучает историю и пользуется ее уроками. Но русская интеллигенция не имеет власти. Как же может она воспользоваться примером Запада? Она может воспользоваться им, если ей удастся повлиять на людей, власть имеющих. Поэтому Чернышевский и старается показать этим людям, какие большие выгоды извлечет Россия из сохранения поземельной общины.
Это уже совсем идеалистический взгляд на дело. Но сам по себе этот взгляд пока еще не заключает в себе ровно ничего славянофильского. Сильный славянофильский оттенок придается ему лишь тем соображением Чернышевского, что у нас уже существует, как факт, то учреждение, к которому только еще стремится Запад и которое представляется многим западным людям просто утопиею. В этом соображении почти дословно повторяется тот довод, который некогда выдвинут был славянофилом Самариным против западника Кавелина и который сводится к тому, что "западный мир выражает теперь требование органического примирения начала личности с началом объективной и для всехобязательной нормы — требование общины (автор разумел новейшие социальные движения) и что это требование "совпадает с нашей субстанцией", что "в оправдание формулы мы приносим быт" и что в этом точка соприкосновения нашей истории с западной [34].
31
У Чернышевского мы встречаем тут даже знаменитую теперь "теорию обнищания". Он пишет: "С одной стороны возникли в Англии и Франции тысячи богачей, с другой — миллионы бедняков. По роковому закону безграничного соперничества, богатство первых должно все возрастать, сосредоточиваясь все в меньшем и меньшем числе рук, — а положение бедняков должно становиться все тяжеле и тяжеле". (Соч., т. III, 182). Эта теория встречается почти у всех выдающихся социалистов-утопистов, обращавших некоторое внимание на экономические вопросы. Маркс нашел ее готовою и переделал так, что она совершенно перестала быть теориею обнищания в старом смысле этого слова (См. нашу 3-ю статью против г. Струве в сборнике "Критика наших критиков"). Но гг. "критикам" Маркса выгодно теперь приписывать ему в политических целях именно теорию обнищания, как она существовала в литературе утопического социализма.
34
Не имея под рукой сочинений Ю. Самарина, мы цитируем этот его взгляд по книге Пыпина: "Характеристика литературных мнений", стр. 298.