Когда Чернышевский защищал русскую общину, то в числе выгодных сторон этой формы землевладения он указывал на то, что она спасает нас от "болезни пролетариатства" [16]. Подобное указание могло быть сделано только таким человеком, который видел в "пролетариатстве" только болезнь и еще не научился смотреть на него, как на источник самого великого изо всех исторических движений, какие только знает история. Очень возможно, правда, что когда он заговаривал об этой болезни, то ему вспоминались иногда мнения реакционеров вроде Тенгоборского или барона Гакстгаузена, тоже опасавшихся "пролетариатства", но опасавшихся его, главным образом, потому, что оно делает непрочным дорогой им старый порядок. И, может быть, ему приходили подчас сомнения насчет тех выгод, которые будто бы приносило с собой отсутствие у нас названной болезни. Нам кажется вероятным, что именно на подобные сомнения отвечал он самому себе следующим замечанием: "Землевладельческий класс, хотя и всегда пользовался у нас землею по общинному порядку, не всегда являлся в русской истории с тем неподвижным характером, какой воображает видеть в нем Тенгоборский, слишком доверившись общей обычной фразе о неподвижности, свойственной землевладельцу в Западной Европе, и применив эту бездоказательную фразу к русскому поселянину. Нам здесь нет нужды толковать, каков характер западноевропейского поселянина. Напомним только о том, что казаки были большей частью из поселян и что с начала XVII века почти все драматические эпизоды в истории русского народа были совершены энергией земледельческого населения". Здесь крестьянские войны ставятся по своему значению на одну доску с движениями новейшего пролетариата — смешение, совершенно невозможное для настоящего времени. И кто же не видит теперь, что историческая роль казачества не имеет ничего общего с историческою ролью рабочего класса.