Я скучала по отцу, хотя, в общем-то, нам жилось неплохо. Нас было всего трое, но в течение дня мы по несколько раз меняли свой возраст и роль. Одна плачет, другая утешает, одна пытается что-то рассказать, другая ободряет, одна ищет ласки, другая обнимает, одна сердится, другая приносит извинения. Так мы и жили.
Как-то маме показалось, что она проводит с нами мало времени, и она принялась учить нас английскому языку. В десять часов вечера мы усаживались за кухонный стол, раскрывали тетради и в течение часа занимались – отрабатывали произношение, учили английские слова и разговорные фразы. В глубине души я считала английский делом нешуточным, но ради мамы терпеливо участвовала в ее затее.
Поэтому первое, что приходит мне в голову при мысли о маме, – не ее фигура, склонившаяся над кухонной раковиной, а ее лицо в очках в серебряной оправе во время наших занятий и ее пальцы, быстро перелистывающие толстый словарь. Обучая нас, мама как будто вычерчивала линию своей жизни в обратном направлении.
Сейчас я с мамой не живу, но, встречаясь иногда со мной, она со смехом говорит, что и моя работа на кафедре английского языка, и брак моей сестры с англичанином – все это плод любви к английскому языку, которую она нам привила.
*
Утром я проснулась, как от толчка. Сразу же бросилось в глаза прозрачное летнее небо между занавесками. Его оттенок напоминал сон, который я только что видела.
Во сне я плакала. Ощущение было такое, словно, проснувшись, я захватила с собой золотой песок со дна чистой реки сна.
«Мне было грустно и я плакала? Или заплакала потому, что избавилась от грусти? В любом случае мне не хотелось просыпаться», – рассеянно подумала я.
Из приоткрытого окна дул свежий ветер.
Воспоминания о сне не оставляли меня, даже когда я пришла на кафедру.
Я разбила чашку, испортила несколько ксерокопий, только и делала, что ошибалась.
«Странно», – непрерывно повторяла я. И точно – в этом было что-то странное.
Такое чувство, будто бы сон перенесся в реальность.
«Что же там было во сне?» – все время думала я.
По этой причине я не подошла к телефону, хотя он звонил не переставая. Трубку взял профессор, и только после того, как он, с удивлением глянув на меня, сказал: «Алло», я пришла в себя.
– Кано, это тебя, – профессор протянул мне трубку. Я с извинениями взяла ее.
– Алло.
В трубке раздавались короткие гудки. Я в недоумении повернулась к профессору:
– Сказали, кто звонил?
– Нет, только спросили, на месте ли госпожа Кано. Женщина, – ответил профессор. – Знаешь, Кано, ты, кажется, устала. Сходи-ка пообедай.
– Но еще нет одиннадцати часов, – удивилась я, но тут все, кто был кафедре, только что старательно делавшие вид, будто бы ничего не замечают, в один голос заговорили из-за своих столов: «Ну и что, если разрешают, значит, иди».
Я вышла из комнаты, как будто меня вытолкнули.
«Что со мной сегодня?» – думала я, пересекая пустую спортивную площадку и выходя за ворота. Я ничего не понимала. Мое тело никак не хотело освоиться с реальностью, и мир казался новым и неузнаваемым. «Похоже на сон о том, как ты рождаешься», – размышляла я.
На склоне позади университета есть книжный магазин. У меня целых два часа свободного времени, и я стала подниматься по склону, чтобы что-нибудь там купить.
И вдруг встретила Отохико – второй раз в своей жизни.
Я пересекала шумную улицу с магазинами и, все еще оглядываясь по сторонам, засмотрелась на свисающие с телефонных столбов серебристые и розовые рекламные транспаранты. Даже сейчас я вижу перед собой их яркие цвета.
И вдруг, глянув вперед, увидела спускающегося по склону мужчину, с которым когда-то встречалась.
– Это вы! – непроизвольно воспроизвела я свои мысли. – Сын Сарао Такасэ.
– Да… – проговорил он с недоумением.
Естественно, он недоумевал. Смутившись, я представилась.
– Я видела вас, довольно давно, на вечеринке одного издательства. Меня зовут Кадзами Кано.
Он пристально посмотрел на меня:
– Вы были вместе с переводчиком Сёдзи Тода, верно?
– У вас прекрасная память, – сказала я.
– Потому что на той вечеринке одни только мы были молодые, – усмехнулся он.
– Вы здесь живете? – спросила я.
– Вообще-то, мой дом в Иокогаме, но сейчас я в гостях у сестры. Сестра живет на вершине этого холма. Она собирается поступать в аспирантуру на психологический факультет университета Т.
– Университета Т.?
– Ну да.
– Какое совпадение, я работаю там на кафедре английского языка.
– Вот как! Я был с ней на той вечеринке. Ее зовут Саги.
– Возможно, я встречала ее в университете, но не узнала.
– Ты сейчас свободна? Не выпить ли нам кофе? – спросил он.
Времени у меня было полным-полно.
– Пойдем, – сказала я.
Время обеда еще не наступило, и в безлюдном кафе мы, усевшись друг против друга, пили кофе. Я и не думала, что можно так встретиться, – для меня он был человеком из прошлого, человеком из книги. Странное ощущение. Внимательно осмотрев его, я заметила, что он сильно изменился. Его мрачный взгляд совершенно не соответствовал его гладким щекам и белой футболке. Когда мы встретились впервые, он был совсем другим.
– Отохико, ты очень изменился.
– Правда?
– Выглядишь гораздо старше своих лет. Ведь у нас разница всего в два года, правда? Я о тебе все знаю.
– Значит, тебе двадцать два?
– Да.
– А на вечеринке была еще школьницей?
– Да.
– Пять лет прошло… Мне кажется, что я ни чуть не изменился. Должно быть, потому, что жил за границей.
– Где?
– В Бостоне. Вернулся в апреле.
В нем была замкнутость человека, отчаянно оберегающего свою гордость от судьбы, которая так и сяк давит его и перекручивает. В прошлую встречу такого не было.
– До Бостона ты жил в Японии?
– У дедушки с бабушкой в Иокогаме.
– Ты попал к ним после смерти отца?
– Да. Отец бросил нас, когда я был еще маленьким, но развод не оформил. Дедушка с бабушкой чувствовали себя одиноко и пригласили нас к себе.
– Сколько тебе тогда было?
– Четырнадцать. Смерть отца была для матери настоящим потрясением, и мы с сестрой, словно взрослые, уговорили маму попутешествовать, развеяться. Мы ездили с места на место, но, когда пришло время возвращаться домой, не знали, на что решиться. Вот тут-то дедушка и бабушка и пригласили нас к себе в Иокогаму. Мама колебалась, но мы убедили ее согласиться. Понимали, что так ей будет лучше. Бабушка и дедушка были бы не против ее второго брака, что вряд ли получилось бы, живи мы втроем. Конечно, нам не хотелось покидать Америку, к которой мы привыкли, но мы мужественно делали вид, что хотим ехать.
– У меня тоже так было. Папа и мама разошлись, и мы остались втроем – мама, я и сестра.
– Непросто жить без отца!
– Да, его отсутствие постоянно ощущалось. Отца не было, а все вращалось вокруг него.
– Вплоть до нервных сдвигов.
– Верно, – согласилась я. – Некоторое время я не могла говорить.
– Из-за этого? – заинтересованно спросил он.
– Скорее всего. Внезапно потеряла голос, а потом так же внезапно заговорила.
– Должно быть, в твоем детском организме шла ужасная борьба, – сказал он.
Месяца через три после ухода отца я потеряла голос.
В тот день шел сильный снег, после занятий я долго играла на улице, а вечером у меня началась лихорадка. Несколько дней провела в постели. Тело болело, горло распухло.
Однажды, когда я лежала в горячечном бреду, до меня донеслись обрывки разговора матери и сестры.