Лесков, повернувшись лицом к толстовскому фронту, стал переделывать прологи и обрабатывать их в легендарные рассказы. Несколько таких рассказов он напечатал в "Вестнике Европы" при посредничестве Бибикова. Рассказы эти блещут, конечно, большими достоинствами, каким-то мистическим вдохновением и отличаются сладострастием или, вернее, сластобесием, одним словом, на моих глазах Лесков добился реабилитации своей как писатель и ему дана была полная амнистия либеральными кругами.
Он стал "ересиархом", как он сам себя в шутку называл, то есть сделался учителем нравственности. Курсистки приходили к нему за разрешением своих сердечных сомнений. Он поучал их вере, указывал пути, по которым надо следовать к царствию Божию, причем под царствием разумел хорошую, светлую и честную жизнь на земле, но, впрочем, не без воздаяния за гробом.
Наконец, он решил "в сердце своем" вразумить меня и специально с этой целью стал посещать меня на квартире. Увидевши у меня красивую молодую женщину, у которой был "византийский лик", Лесков, улыбаясь и откинув назад свою большую голову, отвел меня в другую комнату и молча покачал головой:
— Кто она вам?
— Она моя жена.
— Вот как? Та самая, о которой говорил мне Бибиков, и не жила с вами несколько лет?
— Да, не жила со мной несколько лет. А что, Николай Семенович, в чем дело?
— И ныне вернулась?
— Да, вернулась неделю тому назад.
— И вы с нею сошлись?
— Нет, она поселилась на отдельной от меня квартире с детьми.
— Для чего вы это сделали?
— Я бываю у нее ради детей, а она привезла ко мне сына сегодня.
— Но, значит, она разошлась с тем, с кем, как мне сообщал Бибиков, сходилась?
— Да, она разошлась с тем.
— Пока мне больше ничего не надо знать, — со вздохом сказал Лесков.
По правде, мне захотелось, чтобы он скорее ушел от меня.
— Да, — сказал я, — мне вам нечего больше сказать.
— Но в качестве вашего старого друга я бы желал поговорить с вами обоими, — продолжал Лесков, — и просил бы вас пожаловать ко мне с вашей супругой.
— Но зачем же?
— Единственно для счастья вашего и вашей супруги, — окинув меня всего глубоким и ярким взглядом, произнес Лесков и стал прощаться.
Мария Николаевна между тем уже оделась и вышла на лестницу.
— Вы таки большой ересиарх, — сказал я Лескову, провожая его.
— Я обязан вас соединить, — решительно сказал он, — я знаю по опыту, как тяжело одиночество. Вы можете наказать жену даже телесно, но принять обязаны. Телесное наказание поможет ей…
— Достаточно, Николай Семенович, — расхохотался я.
— Я серьезно говорю, — продолжал Лесков, стоя у дверей. — В "Домострое" сокрыто не одно зерно истины. Нам нужно возвратиться к добрым старым нравам, иначе погибнем.
— Убирайтесь вы к черту, Николай Семенович! — резко оборвал я нашу беседу.
Он вполоборота гневно посмотрел на меня, и мы расстались.
Лесков начал против меня некоторые враждебные действия. В "Петербургской газете" он напечатал против меня две статейки. В одной он усомнился в подлинности пересказа мною сообщения профессора Павлова, высланного из Петербурга в Киев за статью о тысячелетии России еще в 1862 году. Престарелый профессор, бывая у меня в Киеве, рассказал мне о том, что в сороковых годах Гоголь приезжал в Киев, и профессора университета во всем своем составе явились к великому писателю, который остановился у некоего Юзефовича, а Гоголь вышел к ним в приемную и, как показалось представлявшимся, с большой нежностью поздоровался с ними. На самом деле, вероятно, Гоголь был сконфужен и не знал, что им сказать.
В другой статейке Лесков придрался к слову "перезвон" в каком-то моем рассказе: нельзя говорить "перезвон", а надо говорить "звон", и тут попутно он составил целое наставление молодым писателям, в том числе и мне, как строго надо обращаться с каждым русским словом, в особенности имеющим церковный смысл, и когда пишешь о колокольне или о церкви, хотя бы и мимоходом изображая эти здания, то предварительно надо изучить историю их построения и тому подобное.
Я, в свою очередь, отвечал на эти выходки Лескова и в статейке под названием "Зазвонное клепало" развил перед ним целую эрудицию по части разных оттенков колокольного звона, почерпнув эту мудрость из какой-то брошюрки, попавшейся мне на книжном рынке. Теперь забавно вспоминать все эти мелочи, но тогда они характеризовали Лескова.