На лице настоятеля ухмылка медленно растягивалась до ушей. Она бы могла растянуться и дальше, да только вот беда, лицо подкачало, неожиданно заканчиваясь за ушными ракушками - на самом интересном месте. Ухмылка комика и ухмылка садиста. Только теперь Ольга сообразила, кого ей напоминал Сибарски. Все эти ухмылочки, ужимки, глупые резиновые повадки, сальная безвкусица, всё это не что иное как атрибуты клоуна. Сибарски - самый настоящий шут гороховый, вынужденный годами вариться в собственном соку. Вот уже шесть лет он валял дурака перед самим собой, ломал комедию без зрителей, нуждаясь в публике как в насущном глотке кислорода. И как каждый настоящий клоун, он производил впечатление слегка умалишённого, самую малость свихнувшегося, безумного, но не вполне. Он вроде бы говорил связно, но иные его действия совершенно выпадали за рамки обычной логики. Этот всегда улыбчивый и на вид радушный субъект того и гляди мог кинуться тебе на горло. От него можно было ожидать всего абсолютно, и потёкшая ухмылкой мордочка только подчёркивала принципиальную возможность этого "всего абсолютно"; этого всего абсолютно она была неизменной порукой. Нет, это не улыбочка была эластичной, это эластичной была сама личность - растягиваемая во все стороны, каучуковая личность клоуна.
Вот и сейчас, Сибарски стоял и плавился своей резиновой физиономией, заставляя ожидать от себя всего что угодно, и самого гнусного и самого жуткого, нечеловеческого. Может он и не человек вовсе, а кто-то коренным образом чужой в человеческой шкуре, какой-нибудь некроморф новейшей породы, ранее невиданный экземпляр.
- Разве тебя не учили, что рыться в чужих вещах нехорошо. - сказал Сибарски и снова глупейшим образом захихикал. - Ох уж эти женщины, девульки, молодицы. А ты знаешь, как я наказываю некроморфов за непослушание? Тю-тю-тю, ты куда это? - говоря это, он ловко схватил за руку, рванувшую было из кабинета, Ольгу. - Оппа-а, попалась пташечка. Попалась. Не убежишь, голуба, не-а. Ты же не думала, что всё будет так просто. Неужели мы расстанемся без поцелуя. Как-то невежливо с твоей стороны получается. Я старался, всячески угождал, а мне так хрен с маслом. А спасибо? Что забыла?
И Сибарски опять захихикал. Зловещий, однако, дурачок. Настроение его неожиданно поднялось, он вдруг воодушевился. Надёжно вцепившись в запястье женщины, он то приближался к ней, вдыхая крепкий аромат мускусного страха, то снова от неё отстранялся, словно танцуя какой-то старинный и очень манерный танец. Он игрался с Ольгой, точно кошка с мышкой, перед тем как вкусить её в полной мере, и откровенно наслаждался этой игрой. Настоятель вёл эту партия, чувствовал себя хозяином положения. От смехохуёчков он нежно переходил к необратимым действиям, но при этом продолжал скабрёзничать, вполне сознательно штопая свои шуточки белыми нитками. Ему некуда был спешить, как опытный танцор, ловко лавируя и на ходу сальничая, он вёл свою партнёршу к лобному месту. А это, надо сказать, было непросто - вопреки всему, жертва ещё рыпалась.
Сибарски снова к ней приблизился и снова отстранился, он начал себе позволять некую куртуазную элегантность в движениях, он производил какие-то дикие церемонные па, приближался и опять отдалялся, так что всё это вместе взятое с течением времени оформилось в нечто цельное и стало похоже на менуэт - сверхъестественно изысканный и гротескный танец. Но каждый раз приближаясь, настоятель приближался всё ближе, всё плотоядней дышал журналистке в лицо, всё настойчивей напирал ей на грудь.
- Да что ты, ма-лень-ка-я что ли? - это "маленькая" он буквально пропел в ушко своей избраннице. - Я ведь не зверь какой. Давай так: я забуду, что ты шпионила, а от тебя взамен - поцелуй. Всего один, ничего не значащий поцелуй и всё, в качестве примирения. Один несчастный маленький поцелуйчик, а завтра с утра ты улетишь на свою Землю и всё растает, как сон. Ну как, договорились? Я ведь немногого прошу, согласись, мог бы и больше, а так один несчастненький поцелуй. Один единственный всранный чмок.
И Сибарски, вытянув губы дудочкой, потянулся за причитающимся ему лобызанием. Расставив руки в стороны и словно приседая в реверансе, он был готов вот-вот клюнуть в губы свою строптивую партнёршу. Но не тут-то было: Ольга, чувствуя, что время приспело, что отступать более некуда, и что отвертеться уже не получиться, со всей дури залепила ему размашистую оплеуху. Давно она об этом грезила и наконец-то свершилось, сбылась мечта идиотки. Оплеуха получилась смачной и увесистой; в открытую дверь кабинета её, наверное, было слышно на другом конце коридора. Она прозвучала, как раскатистый выстрел из мортиры. Клацнув челюстью, лицо Сибарски резко передёрнулось.
- Ах ты, сучка - зашипел он подобно пресмыкающемуся и, уже не играясь, не виртуозничая, серьёзно и прямиком двинулся вперёд; двинулся, словно в штыковую. Он ринулся на женщину всей тушей и, сбив с ног, повалил её на пол. - Я тебе покажу, сучка дранная. Ты думаешь, что куда-то улетишь - хрен ты куда у меня улетишь. Я тебя паскуду скормлю некроморфам, ты меня ещё умолять будешь... - о чём она будет умолять, так и осталось недосказанным.
"[статья из одного эзотерического журнала] Представьте себе картинку: рыбы и люди нашли общий язык. Неплохо, да? Два вида, наконец-то, начали бы полноценно общаться, обмениваться информацией. Поверьте, рыбы смогли бы много чего нам рассказать, много чего интересненького, и на много что открыли бы нам наши чисто сухопутные очи. Например, на судьбу Атлантиды, или на тайну Бермудского треугольника. Ведь рыбы - это не только рыбы, которые живут сейчас, но и всё их поголовье за предшествующие миллионы лет. Каждая рыба - это вся история рыб, начиная с первого неясного малька, а возможно и с первой клетки студенистой протожизни. Вы только представьте себе ту умопомрачительную перспективу, которая открывается, если в пропасть прошлого смотреть рыбьим оком. И всё это развернулось бы перед нами, как на ладони, будь мы людьми, нашедшими с рыбами общий язык.
Но то, что справедливо для рыб, справедливо и для некроморфов. Древностью своего вида некроморфы нисколько не уступают рыбам, наоборот, - превосходят, и превосходят на многие и многие миллиарды лет. Ведь некроморфы - это форма существования смерти, её источником является косная материя, бытие которой ограниченно лишь возрастом самой Вселенной. По сути, некроморфы по праву могут считаться древнейшими существами Универсума.
А теперь представьте себе другую картинку, не менее, на мой взгляд, захватывающую: люди и некроморфы научились друг друга понимать. Вот сидит на скамеечке человек - рядовой земной обыватель, а рядом с ним на скамеечке сидит некроморф и они беседуют, как ни в чём не бывало ведут приятельский разговор. Трудно такое представить, но ещё труднее представить те бездны, который некроморф мог бы развернуть перед внутренним взором человека. Дело уже не касалось бы какой-то там Атлантиды, что Атлантида - дребедень, тьфу и забыли. Некроморф мог бы нам поведать тайны, которые лежат гораздо глубже и которые от нас сокрыты в структурах неорганической памяти. Возможно речь шла бы о первом толчке жизни, или даже о первом дне творения, о начале всего сущего, о том миге, когда возник первый атом материи, от которого некроморфы, бесспорно, ведут свою родословную. Некроморфы всегда опрокинуты лицом в бездну, к началу начал всего абсолютно. И об это они могли бы болтать с простым обывателем, сидя в парке на деревянной лавочке.