– Просто смешно. Почему он должен получать больше? Потому что я научила его мыть посуду? Так за это он должен мне платить.
– Рози! – воскликнула я. – Человек моет посуду уже полгода с тех пор, как уволился Ральф. Он же выполняет две работы разом. Надо платить, Рози. Хотя бы по случаю Рождества.
– Да разве это трудная работа? – махнула рукой Рози.
Принципы справедливой оплаты и христианской добродетели нисколько не вдохновляли ее.
– В последний раз ты повысила ему зарплату два года назад. Он сам мне говорил.
– Я вижу, ты на его стороне.
– Конечно. Он хороший помощник. Без него ты не сможешь работать.
Рози не собиралась сдаваться.
– Не люблю мужиков, которые клянчат деньги.
Школа для взрослых, в которой преподавала Ре Парсонс, располагалась на Бэй-стрит, в двух кварталах от госпиталя Святого Терри. Здание когда-то было обычной школой – несколько служебных помещений, маленький лекционный зал и множество крохотных классных комнат. Классная комната под номером десять располагалась в задней части здания, со стороны автостоянки, и представляла собой рисовальный класс. Вообще-то я питаю отвращение к любым образовательным заведениям, но рисование не вызывало столь неприятных чувств, как, например, математика, химия и прочая мура.
В классе были только мольберты и деревянные стулья с прямыми спинками – вот и вся мебель. В центре комнаты на помосте на высоком табурете сидела женщина в купальном халате, по всей видимости, натурщица. Вокруг теснились ученики в возрасте от тридцати до семидесяти. В Санта Терезе такие курсы можно посещать бесплатно, достаточно только заплатить пару долларов за пользование кистями, красками и бумагой. Судя по шуму за окнами, прибывали все новые ученики. На часах было уже 18.52, галдеж стоял невыносимый. Несколько женщин вытаскивали для себя мольберты из соседней комнаты. В углу на столе стояли термосы с кофе и коробки с пирожными. Тихо звучала музыка – "Шелковый путь" Китаро. Пахло масляными красками, мелом и немножко кофе.
Я заметила женщину, которая вышла из соседнего помещения с коробкой карандашей и трубкой скатанных плакатов под мышкой. По-видимому, это и была Ре Парсонс. Она была в джинсах, в джинсовой рубашке с закатанными рукавами, в сандалиях на толстой кожаной подошве, из нагрудного кармана рубашки выглядывала пачка сигарет. Косметикой она не пользовалась, темные волосы зачесывала назад и собирала на затылке хвостом. Ей можно было дать лет сорок. Я бы поспорила, что наверняка в семидесятых годах она посещала концерты рок-музыки в Вудстоке. Я видела записи этих концертов. Ре Парсонс походила на тех, кто проводил целые часы, стоя босиком в грязи, с сигаретой во рту и с маргаритками, нарисованными на щеках, и ловил кайф от любимой музыки. С возрастом она стала серьезнее и скучнее.
Ре Парсонс разложила на столе карандаши и стала разрезать бумагу. К ней тотчас выстроилась очередь. Она на секунду отвлеклась, увидев меня, затем опять занялась своим делом. Я подошла к ней и представилась. Она была не слишком любезна, но, как и большинство эксцентричных людей, быстро сменила гнев на милость.
– Извините, я, кажется, не очень вежливо говорила с вами по телефону. Подождите, сейчас я дам задание и мы поговорим. – Она взглянула на часы и хлопнула в ладоши: – Эй, люди! Начинаем. Не забывайте, что мы платим Линде за каждый час. Начнем с набросков, на каждый я даю по минуте. Это для того, чтобы расслабиться, так что не беспокойтесь, если получится ерунда. Постарайтесь схватить главное. Не жалейте места. Мне не нужны миниатюры в углу листа. Бетси будет следить за временем. Как только прозвенит колокольчик, вы хватаете следующий лист бумаги и переходите ко второму наброску. Вопросы есть? Нет? Тогда за дело. Давайте работать весело.
Поднялся небольшой шум, все занимали свои места за мольбертами. Натурщица покинула табурет, сбросила халат и, наклонившись, оперлась руками о спинку деревянного стула. Ее спина прихотливо выгнулась. Выглядела она, как самая обычная женщина – довольно толстая, с неправильными пропорциями, большой грудью. Одна из женщин, сидевших рядом со мной, бросила на натурщицу короткий взгляд и принялась рисовать. На бумаге у нее появилась линия плеч, спины. Кроме музыки, не было слышно ни звука.
Ре подмигнула мне. Глаза у нее были не то карие, не то зеленые. Она двинулась к выходу, я последовала за ней. Мы вышли из коридора на улицу. Было уже прохладно. Она достала сигарету и закурила.
– Вы когда-нибудь рисовали? Я заметила, что вы смотрели на них с интересом.
– Вы действительно можете научить их рисовать?
– Конечно. Вы тоже хотите попробовать?
– Не знаю, – улыбнулась я. – Мне, наверное, трудно будет сосредоточиться. Я никогда не занималась никаким творчеством.
– Тогда вы просто обязаны попробовать. Уверена, вам понравится. Сейчас как раз осенний семестр, я даю основы рисунка. Здесь учатся те, кто никогда раньше этим не занимался. Если хотите, я буду давать вам индивидуальные задания и вы быстро догоните остальных. – Она бросила взгляд на стоянку машин.
– Кто-то должен подъехать? – спросила я.
Она повернулась ко мне.
– Должна подойти моя дочь. Имеет намерение похитить мою машину. Опять укатит куда-то на целый вечер, а я добирайся домой на перекладных.
– Нет проблем, я вас подброшу.
Ре опять заговорила о своих курсах по рисованию, видимо, она надеялась отодвинуть наш разговор.
– Я сама начала рисовать в двенадцать лет. Даже сейчас помню, как это было. Шестой класс. Мы на экскурсии в небольшом парке с прудом. Каждый выбирал сюжет для своего рисунка. Все бросились к фонтану – там в середине были мраморные скульптуры. А я подошла к ограде и стала рисовать сетку. Знаете, бывает такая – с крупными ячейками. И у меня получился совершенно потрясающий, живой рисунок. А у остальных – обычные для шестиклассников картинки. Это было как озарение – как будто что-то щелкнуло в мозгу. После этого я всегда была лучшей в классе по рисунку. Рисовала все подряд.
– Просто зависть берет. Я всегда считала, что рисование – это нечто недостижимое. Могу я спросить вас про Изабеллу? Вы говорили, что у вас не очень много времени.
Она отвернулась, голос сразу стал глуше:
– Конечно, спрашивайте. Почему бы и нет? Я разговаривала сегодня днем с Симоной, она передала, что примерно вас интересует.
– Простите, кажется, я напутала с Морли Шайном. Из его бумаг следовало, что он уже встречался с вами. Мне нужно прояснить кое-какие неясные моменты.
Она нервно повела плечами.
– Я об этом человеке впервые слышу, еще раз говорю вам. Предложи вы мне вторично поговорить на ту же тему, я бы точно отказалась. Так что же вы хотели от меня?
– При каких обстоятельствах вы встретились с Изабеллой впервые?
– Это случилось в университете. На занятиях по графике. Мне тогда было восемнадцать, у меня уже был ребенок, но не было мужа. Типпи исполнилось два года. Ее отец, надо признать, часто помогал нам, сидел с ребенком, выручал с деньгами. Но это был совсем не тот мужчина, который был мне нужен...
Я тут же мысленно представила себе юного наркомана с прыщом на носу, долговязого, с длинными непромытыми патлами.
– ...Изабелле к тому времени исполнилось девятнадцать, она была обручена с парнем, который впоследствии погиб в какой-то глупой потасовке на прогулочной яхте. Мы с ней, конечно, не были готовы к тому потоку дерьма, который вылила на наши головы судьба, но из передряг вышли подругами на всю жизнь. Мы дружили четырнадцать лет, и мне ее теперь по-настоящему не хватает.
– Вы дружите и с Симоной?
– Да, в какой-то степени, но это совсем не те отношения, которые были у меня с Изабеллой. Они хотя и сестры-двойняшки, но совершенно разные по характеру... просто удивительно, как бывает. Изабелла была совсем особенным человеком. Да-да, я не преувеличиваю. У нее был настоящий талант. – Она помолчала, сделала последнюю затяжку и выбросила окурок на стоянку. – Типпи очень привязалась к Изабелле, та была для нее второй матерью. Она даже доверяла ей те секреты, которые скрывала от меня. Я не обижаюсь, так бывает в жизни. Я уверена, есть вещи, которые матерям лучше не знать совсем. – Ре подняла кверху палец: – Давайте устроим перерыв, я пойду взгляну, как там дела в классе.