– Я действительно так сказал?
– Да.
– Вот это место совершенно вылетело из головы. Так какие у тебя вопросы?
– Главный вопрос – в тот день ты находился в тюрьме, ожидая, когда тебе предъявят обвинение в ограблении.
– Не-е-е-т, – протянул он, – не может быть.
– Не нет, а да, все так и было.
– Ну ладно, твоя взяла. Ты меня, считай, поймала. Я же совершенно забыл, когда это случилось. Перепутал даты, понимаешь. Но все остальное – чистая правда, клянусь! – Он поднял руку, словно произнося клятву. – Клянусь Богом!
– Перестань дурачиться, Кэртис, и рассказывай, как все было. Ты же не разговаривал с Дэвидом. Ты просто нагло врешь.
– Нет, нет, погоди. Я с ним разговаривал. Только разговор этот состоялся не там, в суде, а в другом месте.
– Где именно?
– У него дома.
– Ты был у него в гостях? Не мели чепуху. Когда это случилось?
– Точно не помню. Наверное, через пару недель после того, как закончился процесс.
– Ты случайно не сидел еще в тот момент в тюрьме?
– Нет, меня уже выпустили. Мой адвокат постарался и мне изменили, как это называется... меру пресечения.
– Ты мне лучше рассказывай не про себя, а про то, как ты очутился в доме у Барни. Ты позвонил ему или он позвонил тебе?
– Не помню.
– Ты не ПОМНИШЬ?! – Я говорила с ним довольно грубо, с издевкой, но он, кажется, этого не замечал. Возможно, Кэртис привык к такому обращению, ведь обвинители, с которыми он сталкивался много раз в суде, разговаривают именно таким тоном.
– Я ему позвонил.
– Откуда ты узнал номер телефона?
– Позвонил в справочную.
– Почему ты решил связаться с ним?
– Мне показалось тогда, в тюрьме, что у него почти нет друзей. Я сам когда-то попал в такую же ситуацию. Когда ты нарушаешь закон, от тебя все отворачиваются.
– То есть ты вообразил себя его другом, причем лучшим. Что дальше?
Он начал плести какую-то околесицу и, осознавая это, явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Ну, я же знал, где он живет – в Хортон Равин... в общем, я подумал, почему бы нам с ним не пообедать вместе, выпить чего-нибудь. Мы же все-таки сидели в одной камере, и я подумал, что он не откажет мне в гостеприимстве.
– То есть ты решил занять у него денег, – уточнила я.
– Можно и так сказать.
Судя по всему, в первый раз за все время нашего разговора он сказал правду.
– Я был на мели, без копейки, а у этого парня с деньгами проблем не было. Он их просто...
– Этот момент пропускаем. Я тебе верю. Теперь опиши дом.
– Он тогда жил в доме своей погибшей жены – ну, в том, который на холме, в испанском стиле, с огромным участком, с бассейном...
– Поняла. Давай дальше.
– Я постучал в дверь. Он был дома. Я сказал, что проходил мимо и решил зайти, чтобы поздравить его с оправдательным приговором. Он пригласил меня войти, мы выпили...
– Что пили?
– Он пил какую-то дрянь – водку с тоником и соком. У меня был бурбон с содовой. Великолепный бурбон...
– Итак, вы пили...
– Точно. Мы, значит, выпили, а какая-то старушка на кухне наварганила ему бутербродов. Полный поднос. До чего же они были зеленые! Не все, конечно, там были и нормальные, с колбасой. Еще были чипсы, почему-то серого цвета. Я, помню, спросил: "Почему они серые-то?" А он говорит: "Это такой сорт кукурузы". Но они были совсем серые! Так мы сидели и выпивали с ним почти до полуночи.
– Как насчет ужина?
– Ужина никакого не было. Мы ничего не ели, кроме бутербродов и чипсов, поэтому нас так развезло.
– Что еще?
– Вот тогда-то он и сказал про это самое, ну, что это он ее кокнул.
– Что именно он сказал?
– Сказал, что постучал в дверь. Она спустилась в прихожую и зажгла свет. Он подождал того момента, когда она, припав к глазку, заслонила свет. Тогда он выстрелил. Бу-у-у-м-м!
– Почему же ты не рассказал мне эту историю с первого раза?
– Да она выглядела как-то не очень складно, – замялся он. – Ну, то, что я пошел к нему просить денег. Ведь получается, что я его вроде как шантажировал. Никто не поверил бы, что он сам мне в этом признался. Тем более, что он повел себя очень благородно, тут ничего не скажешь. Я не хотел быть неблагодарным.
– С какой стати он признался в убийстве?
– Почему бы и нет? Его же оправдали, а закон не разрешает судить дважды за одно и то же преступление.
– Это касается только суда по уголовным делам.
– Ну да. Но насчет суда по гражданским делам ему вряд ли стоит беспокоиться.
– Ты готов повторить свои слова в суде?
– Я не против.
– Давать показания придется под присягой, – сказала я. Нужно было, чтобы он осознал, о чем идет речь.
– Понятно. Только... знаешь...
– Только что?
– Я хотел бы тоже кое-что получить взамен, – проговорил он.
– Что, например?
– Игра должна быть справедливой.
– Никто не будет тебе платить за это деньги.
– Это я понимаю. Я о деньгах и не говорю.
– Тогда о чем?
– Я бы хотел, чтобы мне немного сократили срок условного заключения.
– Кэртис, никто не будет торговаться с тобой. А я тем более не имею никаких полномочий.
– Я не имел в виду торговаться с кем-либо. Я просто хотел бы, чтобы моя помощь суду была принята во внимание.
Я посмотрела на него долгим, испытующим взглядом. Почему я никак не могла поверить его рассказам? Возможно, потому, что он и сам не всегда понимал, врет он или говорит правду. Ни с того ни с сего я спросила его:
– Кэртис, тебя когда-нибудь привлекали к ответственности за лжесвидетельство?
– Лжесвидетельство?
– Ну да, черт побери! Ты же прекрасно знаешь, о чем я говорю. Отвечай на вопрос, и хватит об этом.
Он почесал в затылке и отвел взгляд в сторону.
– Меня никогда не ПРИВЛЕКАЛИ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ.
– О Боже! – воскликнула я.
Я встала из-за стола и пошла к выходу. За спиной послышались его поспешные шаги. Взглянув назад, я увидела, как он бросил на стол несколько купюр и побежал следом за мной. Я вышла на стоянку, зажмурилась от яркого солнца.
– Эй, подожди! Я скажу тебе правду.
Он схватил меня за плечо, я вырвалась.
– На скамье для свидетелей ты будешь выглядеть, как дерьмо. Ты же не вылезал из тюрьмы, тебя привлекали и за лжесвидетельство...
– Нет, это было только один раз. Ну, два. Если считать еще ту историю...
– Не хочу больше ничего слышать! Ты уже один раз соврал. Соврешь еще раз, если кто-нибудь поймает тебя на чем-то. Так что у адвоката Барни будут все основания отозвать тебя из свидетелей.
– Не понимаю, почему ты мне не веришь? – изобразил он удивление. – Если я один раз солгал, это не значит, что в следующий раз я не скажу правду.
– Ты даже не чувствуешь РАЗНИЦУ, Кэртис. Вот что меня убивает.
– Нет, я чувствую, правда.
Я открыла дверцу своей машины и опустила стекло. Села за руль и резко захлопнула дверь, едва не защемив его руку. Достала из бардачка свою визитную карточку и бросила ее в окно.
– Позвони мне, когда надумаешь сказать правду.
Я включила зажигание и взяла с места в карьер, обдав Кэртиса облаком пыли.
Я ехала к себе в офис и по дороге слушала радио. Часы показывали 15.35, и, конечно же, припарковать машину было негде. Я как-то не сообразила, что Лонни уехал и его место на стоянке свободно. Вместо того чтобы спокойно поставить туда машину, я выписывала сумасшедшие круги по ближайшим кварталам, выискивая хотя бы крохотное местечко для парковки. С большим трудом втиснулась в какую-то щель, при этом задний бампер машины закрывал-таки выезд из чьего-то гаража. За это меня вполне могли бы оштрафовать. Слава Богу, инспекторов рядом не было.
Остаток дня я разбирала бумаги. Предстояла еще встреча с Лаурой Барни, но, откровенно говоря, я больше думала о том, чтобы переговорить с Лонни по телефону, если он позвонит. Ноги сами привели меня к столу Иды Руфь. Она долго объясняла мне, что разыскать Лонни по телефону практически невозможно, а я все не отходила и надеялась на чудо.
– Он никогда не звонит сюда, когда работает в другом городе, – уже в сотый раз твердила мне Ида.