— Стало быть, это не женщина,— сказал Морган.— Это кто-то весьма известный. Когда услышим, кто именно, остолбенеем. Пускай Холперин перетряхнет все гостиницы по эту сторону от Ричмонда и выяснит, не остановился ли где деятель такого рода. Линдберг, к примеру. Во всяком случае, завтра утром он лично явится в Аквариумный зал. Нелишне прощупать и пресс-центр гражданской авиации, вдруг они да знают что-нибудь хоть раз в жизни.
— У-гум.— Из-за вечных болей в желудке взгляд у Келлера был отсутствующий; он никогда не смотрел в глаза собеседнику.— Несколько минут назад Берт Беннет кое-что сообщил по телевидению. Сказал, что предполагаемый кандидат в прошлом году выступал против президента.
— Что ж, Берт не другим чета, к нему надо прислушаться,— сказал Морган.— А он не сообщил, откуда у него эти сведения?
— Из политических кругов.
— Тогда их тоже подсуньте Холперину. Если б они достались Берту из Белого дома, я не дал бы за них и ломаного гроша. Там нагнали такого страху, что все языки прикусили.
— Рич, там, наверху, крепко меня прижали, вздохнуть не дают.
«Там, наверху», в соответствии с общепринятым с легкой Руки Моргана жаргоном, называлась главная редакция, чье грозно-многоликое, хоть и незримое присутствие постоянно ощущалось на концах телефонных и телеграфных проводов.
— Говорите всем и каждому, что я строчу очередную муть для утреннего выпуска.
Келлер кивнул, собираясь с силами перед долгим шествием обратно на свое место.
— И еще скажите им,— Морган откровенно ухмыльнулся: лукавить с Келлером было незачем,— еще скажите, что муть эта, по всей видимости, так мутью и останется.
Келлер никогда не улыбался; если ему бывало смешно, он склонял голову и трясся всем телом.
— В ответ на это они лишь изумленно поднимут брови,— сказал он и поплелся прочь от двери.
Морган взял трубку.
— Нат! Для всех прочих, которые еще будут звонить, меня здесь нет.
Он набрал девятку, потом свой домашний номер.
Там, за милю от него, Энн сидела у телефона; она ответила после первого же звонка.
— С кем это ты так долго беседовал?
— С самим президентом. Внушал ему, хватит, мол, валять дурака, пора страной править.
— И что же он ответил на это?
Энн всегда понимала собеседника буквально; к тому же она давно перестала удивляться, что ее муж беседует с президентами, но по какой-то не совсем ясной причине это будоражило в ней желчь.
— Я пошутил,— сказал он.— У меня был разговор с Биллингсом, все про тот же бред с ЦРУ.
— Какой такой бред с ЦРУ?
Он шумно вздохнул, по он и хотел, чтоб получилось шумно.
— Президент заявил, что завтра назовет нового директора ЦРУ.
— Я ведь только спрашиваю. Не обязательно сразу выходить из себя.
— А я и не выхожу. Просто мы все мыкаемся тут попусту целый день и до сих пор не вынюхали, о ком речь.
— Дома не скоро будешь?
Он представил себе, как она держит в одной руке бокал мартини, а в другой сигарету; интересно, каким образом она ухитряется держать еще и трубку. За двадцать без малого лет Энн так и не нашла в себе сил примириться с тем простым обстоятельством, что ее мужу, в отличие от большинства людей, приходится работать, не считаясь со временем, и оттого трудно в точности определить, когда он вырвется пообедать; впрочем, разве сам он по забывал, что у нее свои трудности; надо вести хозяйство, кормить маленького Ричи, и к концу дня от всего этого голова идет кругом. Удивительно, как из такой малости возник между ними этот злоупорный разлад, неистребимый, словно какая-то страшная болезнь, грозящая в любую минуту унести одного из них.
— Черт знает. Поздно. Как раз собирался тебе звонить.
— Как бы не так!
— Представь себе.
И ведь действительно я позвонил бы на этот раз, подумал он
— Что ж, пообедаем с Ричи.
— Ага, давайте.— Все те же затверженные слова, думал оп.— Насчет меня не волнуйся.
— Я вряд ли буду дома, когда ты явишься. Съезжу к Марте поиграть в бридж.
— Желаю весело провести время. Не торопись обратно.
— Слушай, я ведь просто хочу сыграть в бридж.
— Уже слышал.
— Но это правда. Позвони, спроси Марту, если…
— Тьфу ты, ей-богу,— сказал Морган.— Да верю я тебе, верю.
— Цыпленок будет в духовке, джин весь кончился, ты уж извини.
Он терял терпение, в нем закипала злость. Его ждала работа, да и время поджимало; так много всякого накопилось меж ними, что он уж не мог отличить, где ложь, а где правда, не знал, у кого больше оснований сердиться.
— Я куплю джину,— сказал он.