Вопреки старому морскому закону, который предписывает капитану покидать судно последним, Виктор Сергеевич вылетел на одном из первых кораблей. С ним была Марина. Посудачив о том, как славно будет вдохнуть некондиционированный воздух, пусть даже с уличным перегаром, и поваляться на траве, не посеянной человеческими руками, глядя в тучи, плывущие по небу без помощи проектора, Стрижова вдруг сказала пророческую фразу:
- Я не удивлюсь, если космос преподнесет нам какой-нибудь сюрприз в начале карантина или после него!
Транспортник приземлился без приключений. Главные специалисты астероида спускались по трапу с нарочито бодрым и осанистым видом, сияя улыбками и размахивая руками, потому что именно в эти, начальные земные секунды особенно пристальны глаза родных и друзей и особенно падки до сенсационных снимков и записей журналисты.
Затем десятидневный полный отдых (комнаты с мягкой обивкой, голубой свет, нежная музыка, необременительная пища, смешные мультфильмы и шестнадцать часов сна в сутки). Байконурский профилакторий. Радостный результат врачебных обследований: полная психофизическая норма, никаких затруднений с реадаптацией!
И, наконец, пансионат. Последний, двухмесячный период карантина. Разрешено практически все: пешие походы, купание в море, любительский театр, даже вечеринки с шампанским и танцами. У них были замечательные отдельные квартирки, куда в положенные дни наезжали родственники; в комнатах со стеклами регулируемой прозрачности во всю стену кондиционеры поддерживали морскую свежесть, и можно было при желании усиливать или ослаблять запах гниющих водорослей, гомон чаек или гул прибоя.
Все они, начиная с Виктора Сергеевича, еще продолжали жить астероидными проблемами. Тем более что на станции творилось необычное. Калантаров развернул бурную деятельность; Панин с некоторой ревностью говорил, что не ожидал от Жоры такой прыти. Часто командир собирал бывших соратников в телевизионном холле посмотреть очередную передачу с астероида, "поболеть" за свой космический дом, обменяться впечатлениями и прогнозами.
...Честно говоря, Панину в свое время предлагали взяться за этот эксперимент, но он отказался, мол, не до того, осваиваем, строим... Потом, когда начались беспокойные события, Международный центр психофизиологии словно позабыл о своем предложении. И вот опять выплыла эта тема. Только на сей раз ее поддерживало еще с полдюжины институтов - эргономики, космической медицины и другие, а главное, оказывала нажим МАФ. Вполне понятно: такой дорогой полигон, как астероид, Федерация хотела использовать, по словам Тарханова, "на все сто процентов и еще немножко".
Итак, на станции появился, выкатившись из канадского орбитального самолета, толстяк - энергичный Ларри Митчелл, с которым Панин познакомился после завершения полета "Вихря". Тогда, в том же профилактории на Байконуре, "вихревцев" отдали на неделю в полное распоряжение доктора Митчелла и его лаборантов, похожих на бейсбольную команду. Ларри (называть себя иначе он не позволял) неутомимо расспрашивал экипаж о полетных впечатлениях, трудностях, хлопотах, о том, как давалась та или иная операция при наборе высоты, в активном или инерционном полете, при посадке; сам наговаривал километры магнитной нити, облепливал людей датчиками, не разрешал снимать их даже во время сна, задавал разные упражнения, тесты и т. д. И все это - играючи, с шуточкой, с прибауточкой на трех-четырех языках, просто одно удовольствие было с ним общаться; женщины звали Ларри "душка тенор", хотя голос у доктора был квакающий, сиплый. Что-то готовил уже тогда веселый Митчелл, чем-то собирался потрясти мир, а когда спрашивали, какие у него далеко идущие замыслы, опять же отшучивался. Панин многое перенял у доктора между веселой трескотней. Переняв же, использовал на астероиде. Например, метод обучения новых рабочих. Обычно, по словам Ларри, ученика заставляют освоить какую-нибудь технологию в целом, а уж потом обращают внимание на мелочи, шлифуют практический навык. По определению Ларри, "это все равно, что обучать первоклассника с голоса читать наизусть целую пьесу Шекспира, а потом в словах этой пьесы показывать ему отдельные буквы, учить узнавать азбуку. Не лучше ли наоборот?" Он советовал показывать рабочему сначала ничтожно малую часть процесса, какой-нибудь прием третьестепенной важности; доводить этот прием до полного блеска и лишь затем переходить к следующему, складывать целое по мелочам, "от азбуки к Шекспиру". Очень пригодилась на станции методика Ларри.
Сейчас доктор с помощью Калантарова развернулся вовсю. Оказывается, весь многолетний сбор сведений, выработка трудовых методик служили одной цели: замене суточного ритма человеческой деятельности лучшим, более оптимальным.
Коллеги Митчелла давно заметили, что обычная "двадцатичетырехчасовка" - день для трудов, ночь для сна - отнюдь не является незыблемым шаблоном. Конечно, такое чередование наиболее привычно для землянина, за ним миллиардолетний опыт живых организмов. И все-таки, когда медики провели первые эксперименты (в пещерах, барокамерах), выяснились любопытные вещи. Испытатели, не имевшие возможности следить за временем или пользовавшиеся часами с намеренно нарушенным ходом, довольно легко приспосабливались к "суткам" длиной в 28, 32, 36 часов! Вариантов было много, и не все они сводились к делению условных "суток" пополам. Тридцатичасовой рабочий день и четырехчасовая "ночь", - даже такое диковинное сочетание не слишком выбивало людей из колеи, если только им не становился известным правильный отсчет времени...
В общем, давний тезис о косности биологического "хронометра" человека, о том, что деления его абсолютно жестки, подвергли изрядным сомнениям. Организм оказался более пластичным, чем считали раньше.
Когда Ларри смешил "вихревцев" ковбойскими анекдотами, одновременно ловко расставляя свои датчики, в труднодоступном районе Перуанских Анд давно уже функционировал чудо-городок Международного психофизцентра. Народу в нем жило немного, меньше тысячи человек, и занимались горожане делами отнюдь не глобальной важности: плотничали, малярничали, учили детей в школе, водили электромобили, рвали зубы в клинике или ходили в полицейском патруле. Был в городке собственный мэр, были судья, священник, парикмахер-виртуоз, звезда варьете; были футбольная команда и пара бродяг, которых ни к какому делу пристроить не удалось. Единственное, чем отличалось это мирное местечко от обычного, это искусственная смена света и темноты. Над барами, писчебумажной фабрикой, игрушечным магазином мадам Гарсиа и чахлым Центральным парком, над городским бассейном, церковью и аптекой, над улицами Боливара и Панчо Вильи простирался пологий купол. Плоть его была пронизана капиллярами, усеяна светильниками, расчерчена трубами дождевальных установок. Следуя командам вычислительного центра, расквартированного в старинной индейской крепости, на куполе, точно в планетарии, появлялись восходы, закаты, призрачные облака или радуги. Ползли по кругу созвездия, рос или увядал месяц - в общем, все было, как снаружи, только в ином темпе.