— Послушай ты… Ты сам доказал: мне нечего предложить другому. Это правда. — Элла прильнула к Рафу, горячие груди коснулись его руки. — Ты забрал все — мое сердце, душу, будущее. Все принадлежит тебе.
— Basta [11]! — Раф оттолкнул ее, перекатился на край кровати и сел к ней спиной. Элла подползла и положила прохладную руку на его разгоряченную кожу. — Не трогай меня! — прошептал он. — Пока я не свернул тебе шею. — Он сглотнул. Руки на коленях сжались в кулаки. — Дай мне время прийти в себя. — Он встал, достал шелковый халат откуда-то из-под кровати и бросил его Элле. — Прикройся.
Девушка машинально поймала халат и завернулась в его складки.
— Пожалуйста, скажи мне, что не так. — Ее голос дрожал.
— Это все слишком для меня, — без обиняков ответил он. — Я думал, что смогу, но ошибся.
Он повернулся к ней. В нем бушевала злоба на себя, на Эллу за эту ее наивность и доверчивость. Когда она, наконец, поймет, что он не заслуживает ее доверия, не говоря уж об иных утонченных чувствах?
— Как ты думаешь, почему я женился на тебе?
— Ты сказал, что хочешь меня… — Элла протянула руку, обращаясь к нему. — Я знаю, ты думаешь, что между нами всего лишь физическое влечение, но мне кажется, со временем…
— Не угадали, миссис Бомонт. Вторая попытка.
Раф ждал. От его глаз было не скрыться. Он заставлял себя смотреть, как к Элле приходит понимание, как мертвеют ее черты от разочарования.
— Раф, не надо, не заставляй меня.
— Отвечай. — Раф зажал все свои чувства в кулак, запрещая себе замечать все еще теплящийся огонек надежды в ее глазах. — Зачем я пришел сюда?
— Ты пришел отомстить, — прошептала Элла с болью. Лучик надежды погас.
— Именно местью я жил все эти годы. Но главное, зачем я пришел сюда, — положить конец «Золушкиным балам».
— Женившись на мне? — Элла яростно вздернула подбородок. — Какое это имеет отношение к балам?
Раф не отвечал. Не мог. Язык не поворачивался описать свой замысел и то, как он намеревался его осуществить. Элла молчала, что-то обдумывая. И вот опять к ней пришло понимание, и опять Раф заставил себя смотреть, как сереет ее лицо.
— Ты… — кончик языка смочил пересохшие губы, — ты все-таки правда веришь, что стоит нам один раз заняться любовью, как все чувства умрут, а вместе с ними и наш брак? — Элла плотнее запахнула халат на груди.
— Разумеется, не за один раз, — жестко парировал Раф. — Уйдет месяц или два. Пока ты не уразумеешь, что замужество — никакое не чудо любви, и не сбежишь к мамочке с папочкой. Разобиженная, но поумневшая.
— А мой развалившийся брак так огорчит родителей, что они прекратят балы? — Элла была поражена. — Послушай…
— Не сработает это — по problema, amada. Если они такие непонятливые, можно проучить и по-другому.
— Напоминаешь о том плане, о котором сказал на поляне?
— Умница! Когда хочешь, можешь смотреть на вещи реально… Играть так жестко не хотелось бы, но я должен разобраться с балами.
— Из-за Шейн?
— Да, из-за Шейн! — Раф не выдержал и схватил Эллу за плечи. — И я сделаю все, слышишь, все, чтобы другим не выпала такая судьба. Ты удивлена?! Конечно: для тебя, чья жизнь сплошная иллюзия, замок на песке!
— Неправда! — Элла вырвалась и откатилась на середину широченной кровати.
— Разве? Пока ты не завела старую песнь, princesa [12], разуй глаза и оглянись. В твоем волшебном замке столько комнат, что и сама не помнишь. Вокруг пустыня, а внутри цветут тропические кущи, которым не обойтись без армии садовников и без воды, которой хватит, чтобы напоить города. От трудностей жизни ты бежишь на лужайку с зеленым газоном, который услаждает твои холеные ножки, и с раскидистыми деревьями, тень которых укрывает твою белоснежную кожу. Сладкая, ненастоящая жизнь, — презрительно сказал он. — Спроси Шейн.
В глазах Эллы блестели слезы, которые она силилась сдержать.
— И что теперь?
— Если твои родители подпишутся под тем, что балов не будет, — ничего. Ты прямехонько едешь домой, и брак аннулируется.
— А если нет?
— Если нет, в скором времени они не смогут давать балы по финансовым соображениям. И запомни, слов на ветер я не бросаю.
Раф не отрывался от золотистых глаз Эллы, гаснущих как лучи заходящего солнца перед безжалостным наступлением ночи. Он старался вобрать в себя эти прощальные мгновения, зная: для него это в последний раз, и теперь собрался с силами, чтобы довести начатое до логической развязки.
— Теперь ты уйдешь… — Это был не вопрос, а утверждение. Элла тихо лежала на кровати — колени поджаты к груди, кулачки стискивают отвороты халата.
— Есть смысл остаться? — Раф не знал, как он удержался и не прижал девушку к себе, пытаясь исправить страшное зло, причиненное ей. Вместо этого он подобрал с пола одежду и оделся. — Прямо сейчас я не требую твоего согласия относительно «Золушкиных балов», — Раф ходил по комнате, собирая вещи, — но советую не тянуть.
— Хорошо.
— Номер записан до утра. Можешь не торопиться.
— Хорошо. — Ответ был безжизненно-вежливым.
Никакие раны, полученные при спасении Шейн, не могли сравниться с теми пятью минутами, в течение которых он собирал чемодан. Раф почти желал испытывать физические муки за причиненные им страдания. Если ты выжил, раны когда-никогда затянутся. Раны душевные — он предчувствовал, судьба не будет так к нему милосердна, — не закроются никогда.
В дверях Раф обернулся, чтобы посмотреть на Эллу. Страшная, невиданная боль пронзила его.
В ее глазах золотой закат угас и спустилась непроглядная тьма.
Ворота ада открылись перед ним.
Глава пятая
— Не приехал?
Из дома вышел отец и направился Элле навстречу.
Она стояла в центре поляны — той самой, осмеянной Рафом, — и смотрела на луну. Через неделю полнолуние, второе после «Золушкиного бала», — лишнее напоминание о той роковой ночи. Запрокинутое лицо Эллы купалось в золотистом свете. Может, и Раф сейчас смотрит на ночное небо Коста-Рики?
— Нет, милая, не приехал. Но не думай, что он не вспоминает о тебе.
— Почему? — Элла обернулась. — Потому что позвал тебя с мамой на церемонию? Прости, это не довод.
Дональд вздохнул так, словно скрипнула столетняя сосна.
— Когда Раф позвонил из фойе «Гранд-Отеля», я впервые услышал голос, в котором было столько муки. Раф не просил приехать за тобой — приказывал. — Дональд слегка сжал плечи дочери. — Не подчинись я этому требованию, боюсь, он самолично приволок бы меня в гостиницу.
— Вряд ли. Когда ты приехал, он давно летел в Коста-Рику.
— Нет, не летел. Элла вскинула голову.
— Я видел Рафа. У отеля. Сидел в такси. Курил. Верно, ждал, когда я заберу тебя.
— Нет. — Элла покачала головой. — Ты обознался. Раф не курит.
— А тогда курил. Я видел.
— И к чему ты все это рассказал, папа?
— Видишь ли… если есть на свете человек, который бы нуждался в вере, это Раф Бомонт.
Элла улыбнулась. Надо же, ее муж еще вызывает у нее улыбку.
— Вера ему не нужна. Как и волшебство, и чудеса, и любовь.
— Тогда не отвергал бы. Пойми, верить в то, что нельзя попробовать на зуб, — это все равно что признать: ты не все можешь. Раф — как тот человек, у которого однажды выбили почву из-под ног и который дал себе зарок: больше — никогда.
— Как это было? — Элла озадачилась. — Раф не говорил ни о чем подобном.
— Немудрено. Возможно, когда-нибудь. Если любишь, то отдаешь любимому все — сердце, тело, душу. И ты зависим и уязвим: как распорядятся твоими дарами, предугадать нельзя. — Дональд всезнающе улыбнулся. — Знакомо?
— Значит, Раф любит меня? — В глазах Эллы заиграли лучики надежды. — Но боится, что перестанет быть хозяином своей судьбы?
— Точно не знаю. Спроси его. Но я уверен в одном: ты нужна ему, ты — единственная, кто достучится до него. А сама ты, — Дональд вопросительно поднял седую бровь, — этого хочешь?