— Я не собираю мозаик… Уже давно. Учусь на бухгалтера.
— Бухгалтера! — Элла ахнула. — С твоим та…
— Ужин готов, — торжественно возвестила Челита и вкатила в столовую, толкая перед собой, деревянный сервировочный столик. Убрав напитки, она сняла серебристый купол с первого блюда и поставила дымящуюся тарелку перед Эллой. — Для вас, La Estrella, я приготовила casado. Это особенное тикоугощение.
Шейн прыснула.
— Элла, это местная шутка. С испанского casadoпереводится как «женатый мужчина». Блюдо символизирует все, чего в счастливом браке муж ждет от жены. Этакий горшочек удачи, где всего понемногу. Здесь и рис, и бобы, картошка, фасоль, мясо, помидоры… О, как пахнет… Все проворачивается и перемешивается со специями. Что еще положила Челита? Лапша, листья салата, яйца и… Это corvina, Челита?
— Si, corvina.
— И морской окунь.
— Потрясающе. — Элла восхищенно улыбалась.
— А вкус — пальчики оближешь. Наша Челита — первая повариха.
Следующее блюдо было поставлено перед Шейн. И, наконец, перед Рафом. Потом Челита взялась за дужки столика и заторопилась на кухню.
— Челита, минуточку, — подозрительно мягко попросил Раф.
Элла знала этот тон, не суливший ничего хорошего. Видимо, знала и Челита.
— Мне на кухню…
— Будь так любезна, объясни, что это за черная субстанция? — Раф изрядно потрудился, прежде чем смог отрезать хоть кусочек.
— Жареное мясо, — прошептала Челита, виновато потупившись.
— Жареное мясо, — повторил он и поднес вилку к глазам. — Интересно. Новый рецепт?
— Нов… — Челита откашлялась. — Ага, Senior. Новый.
— Так-так. Жарить мясо на рашпере до каменноугольного, абсолютно неудобоваримого состояния — это новый рецепт?
— Так его готовят. — Челита исподтишка взглянула на Рафа. — Gusto usted [28]?
— Нет, Челита, не нравится. — Раф бросил вилку на тарелку. — Унеси это с глаз долой и подай что-нибудь попроще.
— Si, Senior, — покорилась экономка.
— И, Челита, — Раф выждал, когда все ее внимание будет целиком направлено на него, — подобных экспериментов я не потерплю. Уже сказано: La Estrella может гостить здесь столько, сколько пожелает. Сжигать мой ужин — плохой способ задержать ее noдольше. И убедить меня взять Мануэля обратно на работу это тоже не поможет. Ясно? — Не успела Челита кивнуть и умчаться, как Раф развернулся к Элле: — Вот результат твоих штучек. Челита никогда бы не рискнула своим местом, если б не была уверена, что за углом ее ожидают кисельные берега и молочные реки. Она же спит и видит, как La Estrella отвратит от нее все беды. Не исключая и потерю работы.
— Ну, уволить ее я тебе точно не позволю.
— Ишь ты? — Раф откинулся на спинку стула и с любопытством смотрел на Эллу. — И как ты мне не позволишь?
— Найму ее сама.
— Идея неплоха. Одно «но»: это мой дом, amada, и я, и только я, буду решать, кому работать здесь.
— А жена и слова молвить не может?
— Не может, — отрезал Раф. Повисла неловкая тишина.
Когда все отужинали, Челита подала tacita de cafe— чашечку кофе, традиционную, как поняла Элла, в конце трапезы.
— Это особый кофе, — сказала Шейн с гордостью. — Кроме нашего поместья, такого нигде не попробуешь. Так бережно не собирают ни один кофе. Сорт котируется как «арабика — сверхтвердое зерно» и на мировом рынке признается как один из самых изысканных.
— А кофе… как его делают? — загорелась Элла. — По пути нам попались деревья, но никаких зерен я не видела. Только ягоды.
— Зерна под кожицей, — объяснил Раф. — Если внутри два зернышка, то мы говорим «курочка», а если редко-редко одно, то «петушок». Когда ягоды покраснеют, их пора собирать. Тяжкий труд. Одно и то же дерево обирают по нескольку раз. Собранные ягоды многократно промывают специальные машины, очищая от кожуры и мякоти. Зерна на день оставляют бродить для того чтобы сделать вкус насыщеннее или специфичнее. И чашка кофе превращается в нечто неповторимое…
— И восхитительное, — согласилась Элла.
— Рад, что тебе нравится. — Раф встал со стула и поцеловал Эллу в щеку. — Прошу прощения, что ухожу, но у меня остался еще один неотложный телефонный звонок.
— Ничего страшного. — Элла никак не могла прийти в себя после поцелуя.
Раф вышел, и Шейн усмехнулась.
— Как первый урок по производству кофе? Тебе повезло: Раф ограничился сокращенной версией. На самом деле все во сто крат сложнее. — Шейн отставила пустую чашку и поднялась. — Слушай, хочешь покажу мозаику во внутреннем дворе? Знаю, мой дорогой брат не одобрит, но поскольку она про тебя… — Выражение лица Эллы рассмешило Шейн. — Шучу, но отчасти. Считают, что на мозаике изображена La Estrella. Хочешь увидеть портрет твоей тезки?
— Спрашиваешь!
Элла старалась не отставать, пока по лабиринту коридоров Шейн вела ее в самое сердце поместья.
— Мозаика твоя?
— Нет. — Черты лица Шейн вдруг стали резче. — Но я ее реставрировала.
Они вышли во внутренний двор. Над головами арки из лиловых бугенвиллей, по бокам изумрудные папоротники, пламенеющая геликония и ярко-розовый вьюн рождали буйство красок.
— Шейн, как получилось, — мягко спросила Элла, — что ты бросила любимое занятие?
Пронзительно-черные глаза Шейн стали холодными.
— Мозаики — это развлечение, а не профессия. Выучиться на бухгалтера куда практичнее.
— Твой брат так говорит.
— Примерно.
— Куда подевалась девчушка, которую я знала? — вздохнула Элла.
— Ее больше нет. — Шейн прибавила шагу. На шее забилась жилка. — Она повзрослела.
— Повзрослеть не значит отказаться от мечты.
Шейн расхохоталась. На фоне обступившей их красоты этот смех прозвучал как-то особенно цинично.
— Нет, значит! Мозаика — вот. — Девушка обвела рукой пространство вокруг фонтана. — Я бы составила тебе компанию, но мне нужно еще кое-что доделать на компьютере.
— Шейн, погоди. — Элла поняла, что переусердствовала. — Не уходи…
Но та не послушала.
Догонять Элла не стала. Еще есть время вернуть все на круги своя. Тяжело вздохнув, она принялась рассматривать мозаичный пол. И подивилась: казалось, все цвета радуги причудливо смешались вокруг чаши фонтана — яркие внизу и переходящие в один черный вверху. Постепенно сложился рисунок, и Элла обомлела.
Яркий водоворот красок был мантией женщины, преклонившей колени в молитве. Черное — ее волосы, из-за серебряных крапинок в плитке невероятно похожие на ночное небо. И две золотых звезды — глаза. Непередаваемого, между золотым и янтарным, цвета.
И встретятся две золотые звезды на черном небосводе, и счастье и благоденствие вновь поселятся в Милагро.
Если раньше Элле было невдомек, почему Марвин относит предсказание не к небесному явлению, а к человеку, то теперь все встало на свои места: то ли рука древнего мастера, то ли — Шейн, но лицо мозаичной женщины поразительно напоминало лицо, которое каждое утро смотрело на Эллу из зеркала.
Вдруг неясный шорох заставил Эллу обернуться и всмотреться в дальний, самый темный угол. Оттуда, в полосу сумеречного света, выступил Раф с бокалом бренди в руке.
— Вам обеим предстоит много работы. — Он махнул на мозаику.
— Пожалуй. — Элла неуверенно посмотрела на него. — Ты, кажется, собирался звонить? Давно здесь?
— Порядочно. Звонок не отнял много времени, и я пришел сюда полюбоваться закатом.
— Что же… не повезло.
— Все потому, что я ненароком услышал слова Шейн? — Раф сделал добрый глоток бренди. — Сестра не сказала ничего нового.
— Неужели ты допускаешь, что она будет счастлива, став бухгалтером, а не занимаясь любимым делом?
— Не важно, что я допускаю. — Раф сунул руку в карман брюк, и, хотя равнодушно пожал плечами, пальцы заметно сжались в кулак. — После аварии Шейн как подменили. Никаких художеств. А все твой треклятый «Золушкин бал». И не вздумай приставать к ней со своей верой! Вера — это страшно. Во имя веры жители Милагро готовы идти за La Estrella хоть в огонь, хоть в воду.